Она познакомила меня со своим братом через несколько недель после нашей встречи — а до тех пор ни разу не упомянула, что у нее есть брат. Раза два я пытался разузнать побольше о ее семье, но чувствовал, что она отвечает неохотно, и не стал настаивать.
Однажды утром, войдя в кафе на бульваре Де-ла-Гар, я увидел ее за тем же столиком в обществе брюнета наших лет, сидевшего напротив. Я сел на банкетку рядом с ней. Брюнет был в куртке на молнии с подкладными плечами и будто бы из леопардового меха. Он улыбнулся мне и заказал грог, окликнув официанта зычным голосом: похоже было, что он здесь завсегдатай.
Женевьева Далам сказала: «Это мой брат», и по ее смущенному виду я понял, что он нагрянул без предупреждения.
Он спросил меня, «чем я занимаюсь по жизни», и я ответил уклончиво. Потом, как будто эта информация могла быть ему полезна, он задал вопрос, который меня удивил: «Вы живете в Париже?» Мне подумалось, что сам он не всегда жил в Париже. Женевьева Далам говорила мне, что родилась в каком-то городке в Вогезах, уже не помню, то ли в Эпинале, то ли в Сен-Дие. Я представлял себе его, брата, около одиннадцати вечера за столиком кафе в одном из этих двух городков, кафе у вокзала, единственного, еще открытого. На нем наверняка была та же великоватая ему куртка из фальшивого леопарда, и куртка эта, непримечательная на парижской улице, там не могла не привлекать к нему внимания. Он сидел один за кружкой пива, пока разыгрывалась последняя партия на бильярде.
Он навязался проводить Женевьеву Далам до работы, и мы пошли вдоль разделительной полосы бульвара. Ей, похоже, было все более не по себе в его присутствии, и она явно хотела его спровадить. Мое впечатление подтвердилось, когда он спросил, живет ли она по-прежнему в отеле на улице Монж. «Я съеду на той неделе, — ответила она. — Нашла другую гостиницу, в Отее». Он сразу спросил адрес. Она назвала номер дома на улице Микеланджело, как будто предвидела этот его вопрос. Он достал из внутреннего кармана куртки блокнот в черном кожаном переплете и записал адрес. После чего она простилась с нами у дверей студии «Полидор», сказав мне: «До скорого» с легким кивком: мол, мы друг друга поняли.
И я остался наедине с этим типом в леопардовой куртке. «Хотите, выпьем чего-нибудь?» — сказал он мне тоном, не допускающим возражений. Снег пошел мокрыми хлопьями, почти дождевыми каплями. «Нет времени, — ответил я. — У меня встреча, мне пора». Но он все шел рядом, и мне захотелось отделаться от него, рванув бегом до метро «Шевалере» в нескольких сотнях метров. «Вы давно знакомы с Женевьевой? Она не слишком вас достала всей этой своей магией и столоверчением?» — «Нисколько». Затем последовал вопрос, живу ли я поблизости, и я был уверен, что он выпытывает мой адрес, чтобы записать его в свой черный блокнот. «Я живу не в Париже», — ответил я. И немного устыдился этой лжи. «В Сен-Клу». Он достал черный блокнот. Мне пришлось выдумать адрес, авеню то ли Анатоль-Франс, то ли Ромен-Роллан. «А телефон у вас есть?» Поколебавшись, я назвал «Валь-д’Ор» и четыре цифры[5]. Он старательно записал. «Я хочу поступить в школу драматического искусства. Не подскажете такую?» Он смотрел на меня пристально, настойчиво. «Мне говорили, что у меня подходящая внешность». Он был высокий, черты лица довольно правильные, черные кудри. «Знаете, — ответил я ему, в Париже школ драматического искусства пруд пруди». Он как будто удивился, наверно, из-за выражения «пруд пруди». Застегнул молнию куртки до подбородка и поднял воротник, защищаясь от снега, который сыпал все гуще. Мы подошли наконец к станции метро. Я боялся, что он последует за мной и туда, и ломал голову, как от него избавиться. Даже не сказав «до свидания», я побежал вниз по лестнице, ни разу не оглянулся и нырнул на перрон станции, когда закрывался турникет.
Женевьеву Далам не удивило мое обращение с ее братом. В конце концов, она и сама дала ему адрес несуществующего отеля, верно? Она объяснила мне, что он пришел в кафе попросить у нее денег. Разумеется, он знал это кафе, в котором мы встречались рано утром, и знал, где она работает, но она сказала, что таких людей легко спровадить. Я не разделял ее оптимизма. Она добавила очень спокойным голосом, что ее брат рано или поздно вернется в Вогезы и снова займется там «своими делишками» — именно так она выразилась, — которыми пробавлялся всегда. Шли дни, а он не подавал признаков жизни. Да, может быть, он и правда вернулся в Вогезы.
5
Система телефонных номеров во Франции в 60-е годы предполагала слово перед четырехзначным номером.