В зале заволновались. Прошла минута, может, все две. Наконец некий усатый субъект, стоявший в толпе, неохотно стянул с головы мягкую фетровую шляпу, открывшись тем самым для всеобщего обозрения. Это был дюжий, угрюмый головорез, неряшливый и явно не в ладах с личной гигиеной.
– Мистер Роберт Найтингейл, – возвестила мисс Хонивуд, устремляя пронзительный взгляд на объект своего неодобрения. – Я вижу, Боб, вы здесь. Не рассчитывайте, что вам удастся спрятаться среди достойных людей. В моем заведении вы – нежеланный гость. И вы об этом отлично знаете, верно, Боб?
– Уж больно вы со мной суровы, мисс Молл, больно уж суровы, – проворчал здоровяк, изображая почтительность, однако в его словах отчетливо слышалась нотка сарказма.
– Вы, Боб, отлично знаете, с какой стати я с вами сурова. Вы знаете, почему в моем заведении вы – нежеланный гость. Все честные люди здесь, в «Пеликане», знают, что вы такое натворили и почему вам здесь не рады. Для меня существует только черное и белое, Боб, извольте запомнить. А вот серый цвет я не жалую. Так что идите-ка восвояси, – заключила мисс Молл, воинственно складывая руки на груди и словно готовясь защищать свои владения до последнего, – ибо здесь вам не место.
– С другими вы, как со мной, небось, не обходитесь, – отозвался Боб Найтингейл, недобро сощурившись. – Со мной вы обходитесь иначе, мисс. Дурно вы со мной обходитесь. Так, как если бы я был одним из этих преступных элементов. Так я вам скажу, мисс Нахалка, – внезапно вспылил он, – я не из таковских, нет! Не бывал я среди них и не буду. – Мистер Найтингейл украдкой окинул хитрым взглядом толпу, проверяя, произвело ли эффект на собравшихся это возмутительное заявление.
Мисс Нахалка, иначе Хонивуд, поправила очки самым что ни на есть грозным образом.
– Хватит болтать, Боб! Еще не хватало, чтобы такие, как вы да мне дерзить вздумали! Все, что у меня было сказать по данной теме, вы выслушали. Разговор окончен! А теперь честная публика будет иметь удовольствие наблюдать ваше отбытие из «Пеликана». Ветер нынче сильный; остерегитесь, чтобы вывеской не зашибло.
Здоровяк злобно оглядел зал, уповая расположить-таки общественное мнение в свою пользу. Но ледяные, лишенные всякого выражения взгляды не сулили его душе ни поддержки, ни утешения; скорее, напротив, подталкивали мистера Найтингейла к мысли о том, что в создавшихся обстоятельствах лучший выход для отважного – это капитуляция.
– Мне-то плевать, – сообщил несгибаемый Боб, разворачиваясь к выходу, точно уродливый фрегат. – Мне это все по барабану. Мне тут все равно делать нечего… задерживаться незачем, так что меня и не колышет! Я – человек не компанейский. Вы, обезьяны этакие, – эти слова не были обращены ни к кому конкретно, но, по всему судя, распространялись на всех собравшихся, – вы, обезьяны этакие, можете торчать здесь, сколько хотите, а я вот не собираюсь. Еще чего!
Но не успел еще уродливый фрегат покинуть гавань, как всеобщее внимание привлекли гомон и крики на дороге перед трактиром. В воздухе зазвенели призывы на помощь, и дюжины две завсегдатаев «Пеликана» тут же ринулись за двери – оценить положение дел и по возможности оказать содействие. Проталкиваясь сквозь толпу и заставляя зевак расступиться как двумя-тремя резкими окликами, так и посредством натиска своей высокой, костлявой фигуры, к месту событий поспешала сама хозяйка «Пеликана», твердо намеренная взять в свои руки контроль над любой чрезвычайной ситуацией, возникшей в пределах ее владений.
– Уйди с дороги, Джон Стингер! Джордж Старки, а ну, подвинься! Вы, там! Расступитесь! Дайте пройти!
Гул над толпой то нарастал, то стихал, точно волны на море. Шум и гам то и дело перекрывали перезвон бубенчиков сбруи, скрип тележных колес, цокот копыт, вой ветра, вопли конюхов. До тех, кто остался в трактире, доносились обрывочные крики, складывающиеся в некое далеко не полное повествование о развитии событий.
– Как? Он мертв?
– Мертвее мертвого, Томас!
– Вовсе нет!
– Еще как да!
– А я говорю – нет!
– Мокрая ты курица, вот ты кто!
– Щас как дам в ухо, Дональд Томпсон!
– А не пошел бы ты домой к маменьке!
– Кровь и гром, да вы на лицо его посмотрите!
Сбившись тесной группой, мужчины поспешно втащили внутрь обмякшее темное тело. Порыв ледяного ветра, ворвавшись вслед за ними, едва не перебросил вошедших в противоположный конец зала.
– Доктор Дэмп! Доктор Дэмп! – завопил возбужденный Джордж Гусик, едва дверь захлопнулась. – Господи милосердный, где ж доктор-то?
В уютном уголке частокол последних известий с хрустом лег на стол, и джентльмен с темно-русой бородкой и в вишневом жилете поднялся с места, громко и властно возвестив:
– Ну же, леди и джентльмены, расступитесь, расступитесь немного! Назад, я прошу вас! Вы, там, не пытайтесь его двигать. Дайте я осмотрю бедолагу.
Обмякшее тело темной бесформенной грудой уложили перед огнем. Доктор опустился на колени рядом с бесчувственным пациентом и приступил к осмотру, то и дело обращаясь с распоряжениями медицинского характера к мисс Хонивуд. Тихо и спокойно занимался доктор своим ремеслом, внимательно прислушиваясь к вздохам легких и к трепету сердца.
Толпа любопытствующих образовала круг и теперь напирала: всем не терпелось глянуть на пострадавшего и выслушать приговор лечащего врача. Если бы вы дали себе труд зорко всмотреться в лица зевак, вы бы, возможно, заметили некоего зеленого, неоперившегося юнца от силы пятнадцати лет от роду, что, вытаращив глаза, жался в задних рядах. Этим юнцом был некто иной, как я: моя тень, моя утраченная невинность, мое первое, еще не сформировавшееся, позабытое «я» смотрит на меня сейчас через бездну лет. Видите ли, я был там в ту ночь, когда принесли незнакомца.
– Помер, как пить дать, – предположил мистер Найтингейл. Трудно было не заметить в толпе его страхолюдную физиономию.
– Боб, пошел вон, – предостерегла мисс Хонивуд, потянувшись к очкам.
– Да слышу я, слышу, мисс Нахалка, – отозвался грубиян. – Я уже ухожу, так что зря вы, обезьяны, переполошились. Я человек не компанейский. – С этими словами он повернулся ко всей честной компании спиной (впрочем, большинство на него и внимания не обратили) и шагнул в ветреную ночь. В следующую минуту из-за двери донеслось мощное глухое «Бэмс!» – и вопль боли.
– А сдается мне, джентльмены и леди, – объявил мистер Хокем, оценивая события, насколько позволяли возможности, с невыигрышных позиций – из-за широких спин верзил-лодочников, – сдается мне, по моему опыту судя, в подобной ситуации и в сложившихся обстоятельствах нам таки придется принять во внимание котов.
За этим заявлением последовала гробовая тишина, а затем люди вновь робко загомонили и зашептались:
– Саблезубый кот!
Заслышав эти жуткие слова, Овцеголов запрокинул голову и со сдавленным воплем принялся рвать на себе волосы.
– Как! Коты – здесь, в городе? – воскликнул некий морской волк, чьего имени история не сохранила.
– Царапины и порезы на его лице либо нанесены рукою самого пострадавшего, либо они – результат падения лицом вниз, – вынес свой вердикт доктор. – По чести говоря, я склоняюсь к последнему. Вот… вот и вот. Гляньте-ка сюда. И сюда. Одежда перепачкана, но не порвана. Сдается мне, молодой человек провел вечер очень даже весело – и вряд ли мы вправе винить за это котов.
– Кто его нашел? – осведомилась у толпы мисс Хонивуд.
– Дык вот он, – отвечал мистер Генри Дафф, возчик, указывая на модно разодетого молодого человека, стоящего в задних рядах. На нем был бутылочно-зеленый сюртук с черным бархатным воротником, светло-желтый кашемировый жилет и темные брюки. Шляпа с загнутыми полями съехала на один глаз, не давая толком разглядеть лицо: видны были лишь длинный, узкий нос, пышные усы и безупречно изваянный подбородок.
– Он нашел беднягу в переулке, за складами, – объяснил мистер Дафф. – А тут и я, на счастье, проходил мимо. Когда я добежал, бедняга корчился на земле, пытаясь приподнять голову, и бормотал что-то неразборчивое. А потом враз затих. Так что мы погрузили его на мою телегу и привезли сюда – в ближайший гостеприимный дом.