Светочка была очень привязана к бабушке. Училась отлично и единственная во всей школе получила медаль. После выпускных экзаменов директор лично приехал уговаривать Балабанову.
– Отпустите девочку в Москву, ну что ей здесь делать? Навоз таскать? Пусть в институт поступает.
– Нет, – твердо заявила бабка, – при мне целей будет.
Педагог долго уламывал женщину и в конце концов возмущенно воскликнул:
– Эгоизм ваш не имеет оправдания! Сами-то пожили, дайте и девке шанс. Здесь ей ни мужа не найти, ни профессию не получить.
– Ладно, – сдалась бабка, – посоветуйте, где ей дальше-то учиться.
– Конечно, в медицинский, – моментально решил директор, – закончит институт, домой вернется. Врач здесь первый человек.
Света легко, без всякого труда поступила в Третий медицинский. Поселилась в общежитии, но на субботу и воскресенье приезжала домой с нехитрыми гостинцами.
Странности начали за ней замечаться на пятом курсе. Светочка была модницей. Она хорошо шила и ухитрялась из обычного дешевого материала соорудить такое платье, что женщины на улице оборачивались вслед. Не стеснялась обычно девушка и демонстрировать красивые точеные ножки, но тут вдруг появилась дома на праздники в каком-то чуть ли не домотканом сарафане до полу.
– Модно, что ли, теперь такое, – удивилась Марья Сергеевна.
Света ничего не ответила. Бабушка заметила, что девушка отказалась пить молоко и перед едой бубнила под нос какие-то стихи.
– Молишься? – удивилась старушка.
Внучка опять отмолчалась.
С того дня Света стала приезжать редко, а в середине пятого курса неожиданно выскочила замуж за москвича, очень скоро с ним развелась, получила комнатку в коммуналке… К бабушке больше не приезжала. Марья Сергеевна только один раз навестила любимую внучку и уехала назад больная. Света приняла старуху с крайним неудовольствием, даже не предложила чашки чаю.
– Некогда мне, – недовольно процедила девушка, увидав на пороге вырастившую ее женщину, – зачем явилась?
Марья Сергеевна даже заплакала. Никогда Светочка с ней так не разговаривала, была обычно приветливой, а тут в коридоре стояла бледная, злая женщина с потухшим взглядом.
Балабанова вернулась домой с тяжелым сердцем. Потом, поразмыслив немного, решила: значит, пусть будет так, ни звонить, ни писать вредной девчонке она не станет. Понадобится, вспомнит про бабку, ну а не вспомнит…
Света не объявлялась. Где она, что с ней, Марья Сергеевна не знала. Два года назад, в конце октября, в ее дом ночью постучалась женщина с младенцем на руках.
– Пустите переночевать.
– Не гостиница тут, – сурово отрезала Балабанова и хотела закрыть дверь.
Но незваная гостья сказала:
– Погодите, вы Марья Сергеевна? Вот поглядите.
Старуха машинально взяла фотографию и онемела. На цветном ярком снимке спокойное лицо Светочки. Бабушка сначала даже не поняла, где лежит любимая внучка, показалось, в какой-то странной кровати, потом разглядела – в гробу.
– Как же так, что же это такое… – немеющим языком забормотала старуха.
Женщина, принесшая страшную весть, молча откинула угол одеяльца и показала личико безмятежно спящего ребенка.
– Знакомьтесь, Верочка, Светина дочь, ваша правнучка.
У старухи подкосились ноги. Гостья, назвавшись Людмилой, ужом скользнула в большую комнату.
– Да как это случилось? – бестолково повторяла Марья Сергеевна. – Вышло-то как?
Людмила рассказала невероятную историю. Они со Светой учились вместе на одном курсе, но не дружили, здоровались, сталкиваясь в общежитии на кухне, иногда перехватывали друг у друга рублишки до стипендии, но близких отношений не заводили. Судьба столкнула их позже, в необычном месте, в молельной избе секты «Путь к Иисусу». Светочка связалась с сектантами еще будучи студенткой. Как будто бывший муж привел ее к «путникам», Мила точно не знала.
Во главе секты стоял молодой человек по имени Николай, называвший себя ни больше ни меньше как потомком Иисуса Христа. Николай без конца цитировал Библию, никогда практически не улыбался и выглядел настоящим аскетом – худой, болезненно-бледный, с фанатично горящими глазами.
Порядки в секте были крутые. Вступая в нее, человек отрекался полностью от своего прошлого и даже менял имя. Личного имущества не существовало. Попадая в ряды «путников», новичок обязывался отдать все, чем владел, в распоряжение «святого отца». Жили сектанты все вместе в деревне под Москвой. Соблюдали строгий пост – молочные продукты, мясо, яйца, рыба находились под запретом, впрочем, чай и кофе тоже. Летом питались с огорода, собирали ягоды, грибы. Зимой почти голодали, но Николай не терпел роптавших, и они сурово наказывались. Для мужчин отводился один дом, для женщин – другой, малочисленные дети находились под присмотром трех старух. Половые контакты не запрещались, но и не поощрялись, поэтому в среде сектантов редко появлялись младенцы. Привлечение же новых членов считалось богоугодным делом, и человек, сумевший привести «путника» из города, удостаивался скупой похвалы.
В секте существовало четкое разделение на монахов и работяг. Монахи безвылазно сидели в деревне, возделывая огород, и распевали «божьи напевы». Работяги внешне ничем не отличались от обычных людей. Служили в разных местах – врачами, учителями, военными. Только все заработанные деньги обязаны были отдавать Николаю. Именно на эти средства построились новая церковь и огромный дом «святого отца». Раз в неделю, по субботам, сектанты собирались все вместе для молитвы и исповеди. После Николай наказывал провинившихся. Чаще всего беднягу били плетью. В секте существовал специальный палач, мрачно ухмыляющийся красномордый дядька. Чем громче кричал несчастный, тем веселей улыбался заплечных дел мастер. Женщин бросали на несколько дней в подвал без еды и воды, детей ставили на ночь коленями на горох.
И Света, и Люда были из работяг. Встречались лишь на молениях, членам секты не разрешалось дружить. Вот почему Мила удивилась до глубины души, услыхав однажды в телефонной трубке тихий голос Балабановой. Светочка просила о встрече.
– Я беременна, – сообщила она с порога.
Людмила так и села. Забеременевшая женщина должна немедленно поставить об этом в известность Николая. А уж тот либо разрешал сектантке родить, либо отправлял к бабке Ольге, умевшей изводить плод. К врачам не обращались, несмотря на то, что часть «путников» работала в больницах.
– Какой срок? – поинтересовалась Мила.
– Четыре месяца.
Люда так и подскочила на стуле.
– Как же ты исповедь прошла?
Раз в месяц «путники» обязательно сообщали о своих грехах.
Избежать процедуры не удавалось никому, и происходила она всегда по одному сценарию. Сначала раздавали какой-то коричневый напиток, именуемый «благодатная роса». Вкусив зелье, исповедующиеся впадали в странное состояние между сном и явью, и язык сам рассказывал все тайны.
Светочка усмехнулась.
– Да просто не выпила.
– Грех большой отца обманывать, – испугалась Мила.
– А он мне не отец, – заявила Света, – хочу из секты уходить.
– И не думай даже, – замахала руками Мила, – знаешь ведь, что к чему.
Иногда кое-кто пытался выбраться из цепкой паутины «путников». Николай такого человека не задерживал, отпускал, приговаривая: «Твой путь, тебе и идти». Только следом за отступником на некоторое время пропадал из деревни и палач.
– Я и спрашивать не стану, – отрезала Света.
Мила только качала головой, у секты длинные руки и чуткие уши, кто-нибудь случайно встретит и разболтает.
– А отец ребенка, – осторожно поинтересовалась Люда, – кто? Из городских?
Николай строго-настрого запрещал вступать в связь с людьми со стороны.
– Нет, – мрачно ответила Света, – из наших.
– Кто? – допытывалась Мила.
– Держись за стул, – усмехнулась подруга. – Николай.
– Не может быть! – ахнула Людмила. – Святой отец-девственник, сколько раз говорил, что бережет энергию для встречи с господом!