Итак, можно с высокой степенью уверенности предположить, что на основе этой предварительной росписи, после смотра по прибытии на места, М.И. Воротынский должен был провести окончательное «устроение» полков, включая и «прибылых» украинных воевод с их людьми[90], составив новую, на этот раз полную и окончательную роспись ратных людей всех разрядов «по головам», включая сюда послужильцев детей боярских и (sic –!) даточных пищальников[91]. Между тем в росписи указаны «по головам» дети боярские, стрельцы, казаки городовые и наемные, «немцы» ротмистра Ю. Фаренсбаха (о них речь ниже — В.П.), вятчане «на струзех», тогда как ни послужильцев детей боярских, ни даточных, ни кошовых, что должны были быть описаны «опричь прочих» — их нет. Следовательно, цифра 20 тыс. чел. носит всего лишь предварительный характер и не отражает действительную численность русского войска при Молодях.
Правда, все эти доводы можно подвергнуть сомнению на основании того факта, что был отмечен В.И. Бугановым — в тексте документа есть приписка против фразы о наряде, что он уже «послан»[92]. Однако, во-первых, это всего лишь приписка к основному тексту, касающаяся только одного его раздела, а во-вторых, из текста наказа Воротынскому отнюдь не следует, что наряд был на смотре в Коломне[93]. Кроме того, судя по писцовой книге Коломны 1577/1578 гг., там хранился знаменитый «гуляй-город» и затинные пищали к нему[94], но не сам полковой «наряд», который, стало быть, находился в Серпухове. И если большой полк должен был стоять в Серпухове, то имело ли смысл по весенней распутице перевозить с большими трудами наряд из Серпухова в Коломну, а потом опять направлять его в Серпухов?
Определив, что известная роспись носила предварительный характер и не отражала истинной численности русской рати, но только минимальный ее уровень, попытаемся определить верхний, максимальный ее предел. Добавим к почти 12 тыс. детей боярских максимум порядка 9-10 тыс. их послужильцев «в доспесех и в тегиляех, и без тигиляев». Кроме того, необходимо посчитать также даточных людей с пищалями, механизм сбора которых определен точно — с 500 четей земли «с бояр и со князей и з детей боярских» один боец. Ближайшим аналогом механизма сбора даточных людей может служить роспись войска 1604 г.[95] Правда, в этом случае, по замечанию А.П. Павлова, скорее всего, исходили из расчета со 100 четей земли один воин[96]. Однако в 1604 г. круг лиц, с которых должны были быть собраны даточные, был ограничен по сравнению с 1572 г. Кроме того, известно также о мобилизации монастырских слуг, и хотя об этом говорят новгородские летописи, вряд ли данное мероприятие ограничилось только лишь одними новгородскими монастырями. С учетом всех этих обстоятельств можно предположить, что вместе с казаками М. Черкашенина М.И. Воротынский имел возможность рассчитывать еще минимум на 3-4 тыс. ратных людей. В сумме получается, что всего «береговая» рать вполне могла насчитывать до 28-32 тыс. чел., без учета кошевых. Распределение людей по полкам см. Таблицу 1.
Таблица 1. Численность полков армии М.И. Воротынского согласно
предварительной росписи марта 1572 г.*
* В скобках приведены расчетные данные с включением послужильцев детей боярских, численность которых не нашла отражения в росписи.
Анализ данных этой таблицы позволяет сделать ряд интересных наблюдений относительно устройства русских полевых армий того времени. «Береговая» рать на 2/3 состояла из поместной конницы[97], да и значительная часть пехоты, скорее всего, была посажена на-конь для большей маневренности. Случаев такой службы в то время можно найти немало — например, конными были стрельцы и казаки, входившие в войско И.В. Большого Шереметева в 1555 г. Обращает на себя внимание необыкновенно большая доля ратников, вооруженных огнестрельным оружием — до 1/3 всех бойцов. Еще раз подчеркнем, что русское командование в предстоящей битве сделало ставку на достижение качественного перевеса над неприятелем и, забегая вперед, отметим, что оно не ошиблось в своих расчетах.
Несколько слов о воеводах «береговой» рати. Для начала стоит отметить, что десять ее воевод делились на земских и опричных пополам — по пять земцев и опричников. При этом большим полком командовали только земские воеводы, в передовом полку начальствовали только опричные воеводы, в полку правой руки опричный воевода был первым, а земский — вторым, а в полках левой руки и сторожевом — наоборот. Таким образом, нельзя заключить, что опричные воеводы занимали особое место, равно как и опричное войско само по себе[98]. Как отмечал А.А. Зимин, дети боярские из взятых в опричнину уездов находись под началом как опричных, так и земских воевод. Равно как и «земские» служилые люди должны были идти в бой под руководством не только земских воевод, но и опричных. «Строгое размежевание опричного и земского войск фактически уже перестало существовать к весне 1572 г.», — подытожил свои наблюдения историк[99].
Теперь можно подвести некоторые предварительный итоги. Царь и Разрядный приказ подошли на этот раз к выбору воевод «береговой» рати чрезвычайно ответственно. Ставки в игре были высоки, и недостаток людей (не стоит забывать о второй рати на северо-западе) можно и нужно было компенсировать не только техническим преимуществом, но и превзойти неприятеля в качестве командования. К счастью, подчеркнем это еще раз, толковые воеводы были, и на этот раз с назначениями, как показали последующие события, в Москве не ошиблись. Главные, «большие», воеводы, М.И. Воротынский и И.В. Меньшой Шереметев, отслужившие не один десяток лет на самых разных должностях, были опытными и заслуженными полководцами. Воротынский всю свою жизнь провел на «берегу», сражаясь с татарами, и из старших военачальников того времени был, пожалуй самым искушенным в хитростях степной войны. Его «товарищ» Меньшой Шереметев, хотя и отслужил на десяток лет меньше, но имел более разнообразный боевой опыт, ходив походами не только на татар, но и на литву, и на «немцев». Расстановка воевод в остальных полках также наводит на мысль о том, что прежде чем вынести окончательное решение, при царском дворе долго размышляли над этой проблемой. Во всяком случае, чередование знатных, но недостаточно опытных воевод, с менее родовитыми, но зато хорошо зарекомендовавших себя на полях сражений и в походах, говорит о многом. Обращает на себя внимание и возраст большинство (шестеро из 10 разменяли четвертый десяток лет) воевод береговой рати — между 30 и 40 годами. То есть, с одной стороны, они еще сохранили энергию и задор молодости, а с другой — набрали необходимый опыт и выдержку, которых столь недостает порой молодым военачальникам.
Итак, в течение поздней осени 1571 — начала весны 1572 гг. Иван Грозный, Боярская дума и Разрядный приказ проделали огромную работу по подготовке новой кампании. Очевидно, на местах были проведены смотры служилых людей с целью выяснить, сколько их может выступить в поход весной 1572 г. «конно, людно и оружно», затем по итогам смотров «по городом» были разосланы государевы грамоты, «чтоб дети боярские были готовы и запас себе пасли на всю зиму и до весны и лошади кормили, а были б по тем местом, где которым велено бытии…»[100]. Зимой были составлены планы ведения кампании и подготовлены предварительные росписи полков и воевод. В конце зимы — начале весны 1572 г. служилые люди начали собираться в указанные места. Одновременно началась подготовка «украинных» городов и городов по «берегу» к осаде. Видимо, в конце марта Иван Грозный и Боярская дума «отпустили» на «берег» назначенных в полк «берегового» разряда воевод, дав им последнее напутствие[101]. С 1 апреля в Поле были высланы сторожи, получившие задачу бдительно следить за появлением татар[102]. «Большие» воеводы, прибыв на место, начали проводить рекогносцировку местности, выбирая места для «крепостей» и осматривая левый берег Оки. В Коломне, Серпухове и Калуге собирались запасы провианта и фуража для служилых людей[103], а из Нижнего Новгороде по «полной воде» были перегнаны на Оку «струзи» для «плавной» рати. Ориентировочно в середине апреля Иван Грозный прибыл в Коломну, где лично провел смотр собравшихся полков и проверил, как ведутся работы по подготовке надлежащей «встречи» крымского царя. И поскольку источники не сообщают ни о каких перемещениях, опалах или, паче того, казнях, он, видимо, остался доволен тем, что увидел, и отбыл в Москву.