— Вы, двое, должны быть здесь! — пронзительно кричал Лозини, указывая на них со сцены. — Вы все испортили! Поэтому Кел мертв, и поэтому вы, двое, останетесь здесь, пока мы не найдем этого сукиного сына!
Крупный полицейский протопал на сцену, за ним в нескольких шагах следовал более молодой, робкий и нерешительный. Первый закричал:
— Что вы имеете в виду, что мы все испортили? Мы еще ничего не сделали...
— Вы дали этому парню семь часов, чтобы он подготовился. Вот что вы натворили! Вы дали возможность этому сукину сыну все здесь подготовить. Вот что вы наделали! Целых семь часов! Если бы вы вошли в парк сразу, то поймали бы его, и ничего б не случилось! Вы дали сукину сыну целых семь часов!
— Скажите, ради Бога, что мы могли сделать? Нас послали дежурить у проклятого заграждения, и мы не могли...
— Будь я на вашем месте, я сбежал бы! Думаете, стал бы торчать там целых семь часов? Основная беда всех копов в том, что у них нет мозгов. Вы должны понять...
— Подождите, Лозини, вы не можете...
— Только не объясняй мне, что я могу, а чего не могу, сукин ты сын! Ты всего лишь мой мальчик на побегушках, нанятый за два доллара! И если тебя завтра найдут где-нибудь в укромном местечке с раскроенной башкой, никто даже не поинтересуется происшедшим. Так что думай, что говоришь мне!
Полицейский стоял покачиваясь, и Паркер наблюдал за ним, ожидая, как тот поступит. Обычно у полицейских вместо разума гордость, которая не дает забыть, что он — полицейский при исполнении обязанностей, и посему не должен позволять даже такому громиле, как Лозини, отчитывать его перед бандой таких же громил, независимо от того, в каком бы положении он ни оказался и какими бы ни были их отношения. Однако одновременно разум нашептывал, что Лозини взбешен смертью своего любимчика Кела и не задумываясь выместит злость на копе, особенно на том, кого в первую очередь наполовину винит в смерти Кела.
На сей раз победил разум. Полицейский наконец заговорил, но намного тише. Паркер с трудом разбирал слова.
— Хорошо, — сказал он. — Ты расстроен, я знаю. Я огорчен смертью Кела не меньше, чем ты, я уважал его как человека, мне нравится думать, что он, возможно, был моим другом. Может быть, человек более сообразительный, чем я, сбежал бы с дежурства прошлой ночью, не знаю. Но сомневаюсь. Не думаю, что кто-либо поступил так. Но решение, чтобы нам в любом случае заявиться сюда через семь часов, не мое, а Кела. И ваше. Я сожалею о том, что случилось с Келом, но я не виноват в его смерти.
— О конечно же твоей вины нет! Но ты скажешь мне, что берешь на себя, а что нет.
— Здесь любой подтвердит, — ответил полицейский, — Данстен и я не могли не подежурить некоторое время у заграждения. Если бы мы остались здесь на весь день, командир рано или поздно хватился бы нас и послал людей на наши поиски. Возможно, они поискали бы и здесь. Думаю, вам это вряд ли понравилось бы. Именно поэтому мы сейчас должны на время уехать. Вернемся через час.
Лозини некоторое время молчал. Когда полицейский поумнел, это даже улучшило его настроение. Он попытался остаться разъяренным, но у него не получилось. Наконец пожал плечами и сказал:
— Мне все равно. Делайте что хотите. Но прежде чем уйдете, у меня к вам дело как к профессионалам.
Полицейский огляделся, явно озадаченный.
— Конечно, — сказал он. — О чем речь?
— Мы оказались в запертой комнате, как это именуется в детективных романах, — сказал Лозини, — которые моя жена читает каждый вечер на сон грядущий. Прекрасная детективная задача. — Он широким жестом обвел театр. — Вот здание театра, — продолжал он, — мы осмотрели все выходы. Каждый выход под контролем с того момента, когда мы посчитали, что парень находится в здании. Мы обыскали помещения сверху донизу, заглянули в каждую комнату, я даже посылал на крышу. И не нашли. Его здесь нет. Итак, как он вышел? А если не вышел, если еще здесь, то где?
Полицейский посмотрел на своего товарища, а потом опять на Лозини.
— Откуда мне знать? Я ничего не смыслю в тайнах запертой комнаты. Может быть, осталось место, куда вы еще не заглянули?
— Мы заглянули во все уголки.
— Тогда он вышел во время неразберихи.
— Мои ребята утверждают, что не были в замешательстве и не прекращали наблюдать за дверьми.
— Тогда, может быть, его вообще тут не было.
— Был, потому что сбросил все эти трубы и хлам на наши головы. Кроме того, Джордж из “кастрюли” видел, как он входил сюда.
Другой полицейский неуверенно шагнул вперед и сказал:
— Может быть, он один из нас.
Все посмотрели на него.
— Что-что? — спросил Лозини.
— Один из способов решения этой задачи в детективных романах, — ответил полицейский. Голос звучал робко, будто он извинялся, что встрял в разговор. — Вот как было на самом деле, — продолжил он. — Парня, которого все ищут, на самом деле не существует. В действительности он — один из ищущих. Этот парень работает на вас, но замешан в этом ограблении. Прошлую ночь провел в парке, а сегодня устроил большую неразбериху здесь, в театре, а затем просто присоединился ко всем и ходил вокруг, помогая искать самого себя.
Наступила тишина. Все смотрели на копа, его товарищ называл его Данстеном, и Паркер увидел, как он поеживается, смущенный всеобщим вниманием. Он вроде бы собирался что-то еще сказать, но так и не решился. Наконец заговорил Лозини.
— Это либо гениально, — сказал тихо он, — либо самая гнусная ложь, какую я когда-либо слышал. — Он шагнул к авансцене. — Я знаю каждого, кого вызвал сегодня утром, — продолжал старик, — и не вижу здесь никого, кого я не вызывал. Вы, парни, которые были у дверей раньше! Кто-нибудь выходил? Один из нас или вообще кто-нибудь?
Послышался резкий отрицательный ответ.
— А парни, которых я послал занять ваши места, — сказал Лозини. — Я их послал, и я знаю, кто они. Идите спросите, выходил ли кто-нибудь вообще с тех пор, пока они заступили в караул.
Послышались постепенно затихающие шорох и шарканье. Лозини взглянул на молодого полицейского и сказал:
— Это понравилось бы моей жене, она была бы за это. Я думаю, ты ошибаешься, но у тебя, пожалуй, мозги есть. Очень интересное решение. Ты слишком умен для копа.
Полицейский качнул головой и затоптался на месте, но не сказал ничего. Они подождали минуты две, пока не вернулись посланные. Ответ был все тот же: не выходил никто. Лозини кивнул.
— Хорошо. Именно так я и думал. — Он снова посмотрел на молодого полицейского. — Еще какие-нибудь мысли?
— Нет, сэр. Нет. — Он скорее буркнул, чем вымолвил.
— Не бойся, малыш, — ободрил Лозини. — Это была очень остроумная мысль, очень хорошая. Она могла бы быть правильной. Ты уверен, что у тебя больше нет никаких мыслей?
Полицейский покачал головой.
— Очень плохо, — сказал Лозини и посмотрел на другого полицейского. — А у тебя? Есть какие-нибудь мысли?
— Оставьте людей в карауле у дверей театра, — предложил старший полицейский, — и возобновите поиск в остальной части парка. Таким образом, если он еще в здании, то не сможет выйти, а если вышел, найдете его.
— Такое я мог предложить и сам, — отрезал Лозини. — Вы нужны мне для другого дела, вроде того, которое подсказал твой напарник. — Он обернулся к авансцене. — Хорошо, вернемся к прежнему плану. Включим в парке все до одного светильники, а затем прочешем весь парк с одного конца до другого и где-нибудь в этой куче хлама найдем сукиного сына. И прежде чем положить конец его страданиям, спросим, как он проделал этот трюк и сумел выйти отсюда. — Он повернулся к полицейским: — Возвращайтесь как можно скорее.
— Вернемся через час, — пообещал старший по возрасту.
Глава 2
Паркер начал двигаться. Опять из-за неподвижности при каждом движении рук и ног скрипели суставы. Внутри здания никого не было, оно опустело за пять минут. Но сцена была все так же ярко освещена, и он знал, что с улицы за всеми выходами наблюдают.
Он заставил себя двигаться. Первым делом предстояло спуститься и, чтобы вообще попасть хоть куда-нибудь, проползти по трубам на руках и ногах, двигаясь медленно, заставляя скрипучие мускулы работать, причем потолок находился в двух с половиной сантиметрах от спины.