-- Глупости. Как я могу что-то сделать такое? – Наталья Михайловна распахнула опахала ресниц, открывая огромные темной синевы глаза, в которых закипали праведные слезы, -- Как вы могли подумать такое? Чтобы я ?... Это она сама себе сделала, чтобы меня опорочить. Я всего лишь возмутилась тем, что эта негодяйка позволила себе принести мне… -- тут она сделала эффектную паузу, на мгновение задохнувшись от праведного негодования, при этом мгновенно бросила взгляд в зеркало, проверяя, как выглядит, затем на собеседника, -- какую-то бурду пакетированную, которой травят это быдло безденежное…
Ибрагимова почему-то покоробил этот ее цинично-пренебрежительный тон патрицианки, высокомерие и снобизм даже сейчас, когда в результате природного катаклизма все оказались запертыми в ледяной западне. И он не мог не отреагировать на это пренебрежение и спесивость:
-- А забыла те времена, когда летом квасу с мошками радовалась?
-- Что? Да кто ты такой? Как смеешь?... — взвизгнула девица. Куда только подевалась ее вальяжность и патрицианское спокойствие. Сейчас перед Ибрагимовым стояла разъяренная фурия, готовая вцепиться ему в глаза острыми, хорошо отшлифованными ноготками.
Ибрагимов усмехнулся и опустился на диван, игнорируя выпады хозяйки:
-- Да смею, смею. Потому что ты без своего папика ноль без палочки. Что из себя представляешь? Смазливая мордашка, длинные ноги? А что еще? Незаконченная школа, умение бегать по кабакам и транжирить папиковы деньги? Что, забыла свои корни? Быстро же ты… А вот здесь тебе все это скоренько и напомнят. Если не станешь выпендриваться и будешь за нас держаться.
-- За кого это, за вас?
-- За тех, кто хочет владеть миром и править по своим законам. Народу всегда нужны вожжи и плетка. Тогда он хорошо понимает язык правителя… Ну, так как, с нами?
-- Верни мне эту тварь Таньку. Я должна с ней рассчитаться. С каких это пор всякая дрянь подзаборная будет здесь свои правила устанавливать. Кто она? Какая-то массажистка. Пусть в ногах у меня валяется, выпрашивает прощение. А я еще посмотрю, что с ней делать… Хочу, чтобы кровавыми слезами умылась… за предательство.
-- Брось. Знаешь ведь народную мудрость – месть, это такое блюдо, которое надо есть холодным. Тогда и удовольствие получишь более острое.
-- Ты прав. Но я хочу унизить ее так, чтобы и забыла, что она может нос задирать. Она великолепный косметолог. Я хочу ее иметь в своем распоряжении, но чтобы не рыпалась…
-- А не боишься, что она тебя однажды так изуродует, что мама не горюй? Подумай над этим. Сейчас твоя служанка работает медсестрой в райбольнице.
-- Я иного и не ожидала. Что еще может придумать какая-то мужланка… -- Наталья Михайловна скривила в презрительной усмешке губы. -- Не хотела жить в довольстве, пусть хлебнет грязи… Надеюсь, мы договорились? Вы мне обеспечиваете мои условия, а я -- ваши.
Ибрагимов внутренне усмехнулся. Что имеет эта раскрашенная шлюшка предложить такого, что поможет ему в продвижении к власти? Но пока со счетов не стоит сбрасывать. Никогда не знаешь, когда и что может пригодиться…
-- Где она? – хриплым, свистящим шепотом спросил Мезенцев, опускаясь в кресло. Ноги его мелко дрожали. В груди вдруг стало неимоверно жарко, и сердце гулко ухнуло в груди. Одиноков, торопливо ковыляя на протезе, принес стакан воды. Испуганно махнул на Самохина, покрутил пальцем у виска.
-- Батя, ты что? Выпей воды, на тебе лица нет.
-- Спасибо, Олег. Я не кисейная барышня.
Самохин, только что принесший тревожные известия, опустился на стул. Вопросительно взглянул на Мезенцева.
-- Да не тяни ты. Докладывай. – Мезенцев махнул рукой, другой потер грудь в области сердца. – Что с ней?
-- Артем, успокойся. Все в порядке. Полина жива и здорова. Напугана, конечно.
-- Вот упрямая. Я ведь что-то такое и предполагал… Ладно, отлегло. Рассказывай.
Самохин подробно доложил о случившемся на пригородном поле. Следы нападавших вывели к противоположному краю перелеска, где их, очевидно, поджидали машины. Были видны следы нескольких автомобилей.
-- Для уборочной горючего нет, а у раскатывающих по окрестностям бандитов его хоть залейся, -- с горечью констатировал Самохин.
Очередь перед дверью процедурного кабинета, наконец, рассосалась. Татьяна закончила массаж последней полугодовалой малышки, страдающей бронхитом. Пока молодая мама закутывала свое сокровище в многочисленные одежки, она устало присела на кушетку. Ее напарница медсестра Ирочка Рохлина озабоченно вскинула на нее глаза: