Татьяна вопросительно взглянула на незнакомку. Та как-то странно оглянулась по сторонам. Потом прошептала:
-- Ты, что ль, моих ребят забрала? Ну, Сеню и Настю?
Татьяна мгновенно похолодела. Она и представить не могла, что когда-нибудь мать ее детей посмеет явиться за ними.
-- Да не боись. Не за ними я, -- правильно поняла ее испуг женщина. – Я же не дура, знаю, что им с тобой хорошо. У меня к тебе о другом разговор. У Сени с Настей есть сестра, средненькая моя. Она больная. Говорят, у вас тут врач-японец объявился. Так вот он как-то, давно уже, осматривал Гельку, обещал вылечить. А потом сюда дернул. К нему теперь и не добраться… -- женщина опять как-то странно оглянулась. -- Вот я и решила у тебя помощи просить. Тебе ведь проще девчонку ему показать. А я своих ребят у тебя требовать не буду… Зачем? Им здесь лучше…
-- Хорошо, -- наконец, выговорила онемевшими губами Татьяна. Она чувствовала, как холод проникает в ее сердце, сковывает руки и ноги. Еще немного, и она превратится в снежный сугроб, а женщина все говорила и говорила что-то о девочке, о ее проблемах с ногами. – Я покажу девочку господину Накаяме. Сейчас схожу к дежурному, сообщу ему, что еще одного ребенка привезете…
-- Что время зря терять. Идем, вон за теми сараями сани стоят. Лошадь притомилась. Объезжать поле, это еще сколько времени пройдет, девчонка совсем замерзнет. Идем, заберешь ее, ты, я гляжу, тоже замерзла. Давай, быстрее.
Ни на минуту не замолкая, женщина схватила Татьяну за руку и потащила за собой.
Татьяна как-то отстраненно наблюдала за собой, за тем, как покорно идет за этой настырной особой. В голове, словно птица в клетке, билась мысль: это мать моих детей. Но она сразу же внутренне сопротивлялась этому утверждению: как же так, это я их мама. Я их спасла тогда в лесу. Они меня считают мамой, они меня так зовут. А из глубин, исподволь вытекала еще одна мыслишка: вспомни, как иногда Сенечка плачет в уголке о своей маме, вот об этой женщине, неряшливо накрашенной и неопрятной. Но для него эта женщина краше всех, потому что она его родная мама. И эта женщина может в любой момент потребовать детей назад. Никто ведь не поверит словам Татьяны, что она спасала детей… И сейчас она с ужасом думала о том, что однажды ей придется отдать Сеню и Настю этой женщине…
Охваченная этими тревожными раздумьями, она даже и не вспомнила о предостережениях Игоря и требовании командира части не покидать пределы городка без сопровождения охраны.
Идти пришлось довольно долго. Потому что женщина повела ее не по дороге, а вдоль забора, по протоптанной тропинке. Так они ни разу не оказались в поле зрения дежурного, внимание которого было сосредоточено на дороге.
Женщина на всем протяжении пути, не переставая, говорила о больной дочери, о том, что ей необходимо лечение, которое может дать только находящийся в части японец. И так все время, пока они двигались по тропинке.
Эта ее болтовня притупила сознание Татьяны. Она хотела додумать, договорить свой внутренний диалог с собой, но голос женщины все время сбивал ее с мысли, и она никак не могла завершить его. А женщина все так же тянула ее за собой по тропинке, и говорила, говорила.
И вдруг в какой-то момент Татьяна почувствовала, как ее схватили за шею, и в следующее мгновение ее рот и нос закрыли какой-то остро пахнущей тряпкой, которая потушила ее сознание.
Татьяна уже не видела, как от сарая к ним кинулись двое, подхватили ее падающее тело и бросили его в копну соломы на санях, сверху накрыли тряпьем. Возница вскочил на облучок, женщина прыгнула в задок саней, за ней следом мужчина. Лошадь, послушная воле возницы, тронула сани, потом неторопливо потянула свою поклажу лесной просекой, уходящей в сторону от наезженной дороги.
-- Анатолий, уволь меня в дальнейшем от общения с этими… даже не знаю, как их назвать, и от таких кровавых развлечений, -- бросила Ольга, когда ее расписные санки подкатили к порогу дома, и она откинула меховое покрывало и смогла ступить на снег.
Всю дорогу ее то и дело накрывала тошнота. Она измучилась от подступающих приступов и еле выдержала весь путь до города. Все это время она молчала. И только добравшись до дома и отдышавшись, смогла высказать спутнику свое неудовольствие.
-- Но ты же сама согласилась принять предложение, -- удивленно вздернул брови Ибрагимов. Он видел, что подруга не в духе, что ее мучает тошнота, но отнес это на счет излишеств обильного стола и дальней дороги.
-- Зайдем в дом, -- пригласила Голенищева. – Нужно поговорить.
В гостиной она облегченно опустилась на свой любимый диван, похлопала рукой на место рядом с собой, приглашая Ибрагимова.
-- Тебе не кажется, что мы имеем дело с маньяком? – она вопросительно взглянула на Анатолия.
Тот презрительно фыркнул:
-- Америку открыла. Ты что, действительно не знала, чем сей инвалид промышляет?
-- Нет, я же не дура. Знала, конечно, что у него собрана крепкая группировка, что деньжата водятся не от того, что так уж хорошо его фабрики работают… Но… чтобы таким заниматься… Никогда бы не поверила… Так вот почему Светлана отказалась…-- наконец, поняла она.
Этим утром в дома некоторых влиятельных горожан был прислан гонец с предложением погостить в загородном доме четы Землемеровых и принять участие в охоте и развлечениях. Светлана Селезнева отказалась, сославшись на нездоровье, а Ольге сказала откровенно:
-- Нет уж, избавьте меня от таких гостеваний. У меня дети маленькие…
Ольга тогда не поняла, о чем ее слова, теперь, наконец, дошло. Кстати, не поехал и сам Селезнев, сказавший, что его долг быть рядом с заболевшей женой.
-- Интересно, а Селезневы знают, чем занимается этот Землемеров? – в задумчивости произнесла, скорее спрашивая у себя, а не у приятеля. Тот развалился на диване, почти вытеснив ее с любимого места, потягивая какое-то пойло из очередной бутылки.
-- Послушай, Оль, не будь такой наивной и чистоплюйкой, -- наконец, произнес он. – Ты чего хотела, когда заводила эту хреновню с захватом власти? Или думала все чистыми ручонками соорудить? Или надеялась, что кто-то за тебя все будет делать, а ты в кустах отсидишься? Ты как себе представляла исполнение своего лозунга о сокращении лишнего населения? Что, они сами себя, чик – и нету?
-- По крайней мере, я такого не предлагала…
-- Да ладно тебе, -- потянувшись, примирительно произнес Ибрагимов. – Они выполняют твое предложение, но при этом и себе удовольствие создают…
-- Ты это называешь удовольствием? Ты это серьезно? – Ольга чувствовала, что ее голос предательски дрожит.
-- Тоже мне, маменькина дочка. Сейчас еще в обморок грохнись. Ты о чем думала, когда призывала убрать тех, кто мешает исполнению твоих представлений о власти? Кто будет этим заниматься, ты подумала? Так что? Какие претензии? А вообще, сказала бы, что вида крови боишься… Не все переносят такое зрелище. Хочешь знать, в курсе ли Селезневы? Конечно, в курсе. Грош цена начальнику милиции, который будет не в курсе творимого на его территории… А трупы у околиц общин? Ой, только не говори мне, что веришь в появление каких-то обезьян, которые местный люд уничтожают, и как раз по твоим предложениям…
Ольга как-то странно взглянула на этого лежащего на ее любимом диване мужчину, вроде бы и знакомого, и в то же время открывшегося ей совсем с другой стороны, темной и страшной. Что она в нем нашла? Только ли тайного воздыхателя и активного сторонника ее взглядов на власть в долине и права состоятельного меньшинства? Да, смазлив, да, неглуп… Но до придуманного еще в детстве идеала мужчины явно не дотягивает…