С этими словами гонец вышел за ворота и сел в сани.
Светлана прижала руки к груди:
-- Валера, что все это значит? Угрожать нам? И кто? Какой-то уголовник…
-- Думаю, мы с самого начала просчитались, делая на него ставку. Надо было душить его в зародыше… Но больно уж радужные перспективы рисовал подлец… Если бы не этот катаклизм…
-- Нет, Валера. И без катаклизма он бы всех нас скрутил в бараний рог. Я уже давно поняла, что мы просчитались, не на того поставили. В своем безумии он там ли, здесь ли, все равно потащил бы за собой в могилу всех с ним связанных. Ты прав, надо было его душить изначально. Слишком заигрались мы во властные игры… Я думала, что удастся стравить его с вояками, столкнуть лбами. Но… или я недоучла ума Мезенцева, или он просто тупой вояка… Даже похищение этой медсестры не подвигло его на войну с Земой… Жаль, если просчиталась… Теперь вот, придется ходить на цыпочках перед обычным маньяком и садистом, изображать восторг при виде его изуверств… Нет, не поеду…
-- Остынь, Света. Забыла, что у нас с тобой дети. И их никуда не спрячешь. Отовсюду достанут… Ты его возможности знаешь… Надо ехать…
В это время в доме судьи Голенищевой происходила почти такая же беседа.
Голенищева резко оборвала витиеватое приглашение гонца.
-- Бросьте пороть чушь. У вашего хозяина день рождения в августе. Передайте, что впредь на любые побоища людей я не появлюсь…
-- Да куда ты денешься, мразь? Забыла, кто ты такая? Кто тебя на хлебное место сунул? Что из себя праведницу корчишь? Хочешь, чтоб быдло узнало, как ты засуживала невинных? И что за это получала? У многих на тебя зуб… Не хочешь, чтоб тебя разорвали в клочья эти плебеи, значит, не рыпайся… Собирайся, я сам тебя доставлю к хозяину…
Гонец схватил её за руку, дернул к выходу. Одновременно направил дуло обреза на вышедшего из гостиной Ибрагимова:
-- Ты тоже собирайся, юрист! Сказано, всем быть, значит, всем…
-- Ты что, Серый, совсем страх потерял? На кого шерсть опрокинул? – тут же взвился Ибрагимов, но, услышав щелчок взводимого курка, несколько поостыл:
-- В чем дело? Что за угрозы?
-- Вот так-то лучше. Хозяин сказал: всем быть на празднике. Понял? Так исполняй…
Минуту спустя Голенищева и Ибрагимов уже катили в санях под охраной двух вооруженных боевиков Землемерова в знакомом направлении. Ибрагимов как-то отстраненно отметил, что на этот раз подруга не стала рядиться в свои соболя, предпочтя обычную каракулевую шубку в талию. И правильно, нечего зверя дразнить…
Он с интересом наблюдал, как детеныш неловкими движениями натягивает на себя свою странную шкуру. Она оказалась из нескольких слоев. Детеныш пытался натянуть все сразу, потом, когда это не удалось, стал вытаскивать слой за слоем и натягивать на себя. Его кожа покрылась какими-то бугорками, он опять дрожал. Но днем зажигать огонь было опасно. Маленькое пламя лизало куски веток только в самой глубине пещеры.
Он подал детенышу кусок запеченного на углях мяса козы, предварительно порвав на мелкие части. Приказал есть. Принес воды. Потом, как мог, объяснил, что уходит надолго, но вернется. Пусть детеныш никуда не выходит, пусть ждет…
Малыш что-то произнес, какие-то непонятные звуки. Они не позволяли сосредоточиться на безмолвном разговоре. Поэтому он вновь спросил детеныша, что тот хочет? И прислушался внутри себя. На этот раз детеныш сумел сформулировать мысль так, чтобы стало понятно. Он сообщил, что его зовут… и опять произнес вслух:
-- Боля…
-- Б-б-о, -- попытался повторить горлом. Это было неимоверно сложно. Куда проще было создавать образы внутри себя. Эти звуки он соотнес с детенышем и понял, что малыш с ним знакомится. Потом сосредоточился на своем образе и произнес вначале внутри свое прозвище, которым вызывали его родичи. Но детеныш его не понял. Тогда он собрал всю свою волю и попытался издать горлом звуки как можно ближе соответствующие значению его зова:
-- А-у-к-ха…
-- Аука, -- радостно закричал малыш и закивал головой, показывая, что понял. И опять что-то быстро забормотал…
Он остановил это истечение звуков мысленным волевым приказом сидеть тихо и ждать возвращения…
Он опять отправился к тому ужасному месту, где одни соплеменники детеныша убивали других и распространяли в пространство волны радости и удовольствия. Уже несколько раз он наведывался в те места. Но пока там было тихо. Никто не просил о помощи. Ощущались лишь волны ненависти, злобы, страха, к которым он уже привык, хотя все еще при их появлении у него вздыбливалась шерсть на загривке. Иногда проявлялись волны восторга, смешанного с ощущениями наслаждения. И все это перекрывало чувство смертельной опасности, охватывающее его существо. Он был в стане ужасных хищников, побороть которых не в его силах. Единственное, что его могло спасти, это неумение врага слышать его мысли…