Сейчас, когда невдалеке появились ехавшие на конях активисты, старуха толкнула его в колено:
— Глянь-ка, старик! Это они едут на собрание звать нас! Лучше не ходи, говорят, женщин голяшом будут осматривать.
Пораженный, старик от удивления замер с открытым ртом и топориком в руках:
— Да ну? И где это ты успела разузнать, чертовка?
— А то нет, что ли? Такой закон выдумал этот самый лиходей Калпакбаев. Передавал он, что я, мол, уезжаю в большую Москву и чтобы, пока вернусь, все было сделано. А вернусь я оттуда не один, а с милисой[12], и если кто не подчинится, то пусть пеняет на себя. Вот как сказывали. А эти, что едут сюда, исполняют его приказ!
Не во всем верил Сеит своей старухе, но на этот раз был так ошеломлен, что, пока он собрался с мыслями, Бюбюш была уже рядом.
— Здравствуйте, Сеит-аке!
— Салам алейкум, аксакал, бог в помощь! — сказал Сапарбай.
— Что-о? — недружелюбно ответил Сеит. — Какой шайтан вас попутал? Чем вы занимаетесь?
Когда старик начал говорить, старуха выставила из-под платка ухо:
— Говорите громче, не слышим мы!
Бюбюш добродушно улыбнулась, а Сапарбай громко крикнул:
— Почему вы так говорите, Сеит-аке? Нас никакой шайтан не путал.
Сеит неуверенно пробормотал:
— Да кто его знает. Говорят, женщин на собрании будут осматривать.
— Да это мы от вас слышим!
— Да только что старуха сама мне сказывала!
— Не верьте этому! — сказала Бюбюш. — Сплетни это. Злые языки болтают. Лучше вот берите свою старушку и идите на собрание.
— А что нам там делать, на собрании?
— Важные новости есть!
Старик стряхнул с подола стружки и начал собираться.
— Долго не задерживайтесь, Сеит-аке, — сказал Сапарбай, уезжая. — Об артели будем толковать…
Последние слова Сапарбая старик не уловил и спросил старуху, будто бы она могла лучше расслышать:
— Что он сказал?
Старуха тоже не совсем поняла его и ответила то, что было у нее на уме:
— Ну вот, я говорила… Значит, правда, что молодаек будут осматривать там на собрании, а? А ты не верил… Для этого они и собрание устраивают.
Сеит, разозленный вконец, прикрикнул:
— Да перестань ты болтать, старая!
— Что ты говоришь? Женщин будут осматривать?
— Не говори такие вещи! — закричал старик. — Грех так говорить, ясно тебе?
Увидев из окна активистов, Аимджан-байбиче быстро набросила на плечи шубу и, выходя из дверей, сказала невестке:
— Оставь пока свое шитье. Спрячься за перегородкой на кухне, пока они уедут.
— Боже сохрани, срам какой! — всполошилась молоденькая невестка, собрала шитье и мигом скрылась за перегородкой. Со двора ясно доносились голоса.
— Как поживаете, Аимджан-эне? — спросила Бюбюш.
— Слава богу, милая, не жалуемся…
— Собирайтесь на собрание, матушка, и невестку с собой приведите.
— О боже, да что ей там делать?
— Пусть идет, байбиче. Собрание будет важное, будем обсуждать новое положение об артели… Надо, чтобы все там были…
— Да пусть идет, жалко, что ли! — в замешательстве ответила байбиче и потом прибавила: — Только как быть, невестка-то моя в гости к своим уехала…
— Ну, тогда сами идите! — весело сказал Сапарбай. — Давайте я вас посажу перед собой. Так и быть, отвезу прямо к месту!
— Да что ты, милый… Что мне там, на собрании, делать-то, все равно ничего я не понимаю в этих собраниях…
Если бы положение в аиле оставалось таким же сложным и напряженным, как вчера, то вряд ли удалось бы и сегодня собрать людей. Но после вчерашнего собрания, в котором участвовали не только коммунисты, но и комсомольцы и активисты, аил немного оживился, появилось много добрых новостей, люди стали интересоваться, кто о чем говорит. В этот раз, ранним утром, когда мужчины, выпроводив скот за аил на выпас, встречались у дороги, они разговаривали громко и бодро: