Сторож, видимо, успокоился и сел против меня, снова взявшись за трубку. Чухонец с голубыми глазами ребенка стал меня расспрашивать. Я вспомнил историю одного беглого солдата и стал передавать ее как свою биографию. Сторож слушал меня, одобрительно кивая головою; чухонец два раза сам налил мне водки.
Я вспомнил историю одного беглого солдата и стал передавать ее как свою биографию. Сторож слушал меня, одобрительно кивая головою; чухонец два раза сам налил мне водки.
– А где ныне ночевать будешь? – спросил меня сторож, когда я окончил.
– А в лавре! – ответил я.
– Ночуй у меня, – вдруг, к моей радости, предложил мне сторож. – Завтра пойдешь. Вот с ним! – он кивнул на чухонца.
Я равнодушно согласился.
– Как звать-то вас? – спросил я их.
– Сразу в наши записаться хочешь! – засмеялся сторож. – Ну что ж! – И он назвал всех: – Меня Павлом зови. Павел Славинский, я тут сторожем. Это дочки мои: Анна да Стефка – беспутная девка, а этого – Мишкой. Вот и все. А теперь иди, покажу, где спать тебе!
Я простился со всеми за руку, и он свел меня в угол за печку. Там лежали вонючий тюфяк и грязная подушка.
– Тут и спи! Тепло и не дует! – сказал он и вернулся в горницу.
Я видел свет и слышал голоса. Потом все смолкло. Мимо меня прошли дочери хозяина и скрылись за дверью. Павел с Наяненом о чем-то шептались, но я не мог разобрать их голосов. Вдруг дом содрогнулся от ударов в дверь. Я насторожился. В ту же минуту на меня пахнул холодный воздух и раздался оглушительный голос:
– Водки, черт вас дери!
– Чего орешь, дурак! – остановил его Павел.
– Дурак! Вам легко лаяться, а я, почитай, шесть часов на шоссе простоял. Так ничего себе!
– А чего стоял?
– Чего? Известно, чего: проезжего ждал!
– Ну, дурак и есть! – послышался голос Мишки. – Ведь было сказано: пока наших не выпустят – остановиться.
– Го, го! Дураки вы, если так решили. Остановитесь, то все скажут: они и душили! А их выручать надо.
– Лучше двое, чем все!
– Небось! Лучше ни одного…
– Жди, дурак! У них там завелся черт Путилин. Всех вынюхает.
– А я ему леща в бок.
Я тихо засмеялся. Если бы знал Павел Славинскиий, кого он приютил у себя! Они продолжали говорить с полною откровенностью.
– А у Сверчинского кто?
– Сашка с Митькой.
– А они как решили?
– Да как я! Души!.. – И пришедший грубо расхохотался. – Значит, к тебе и добра не носить? А?
– Зачем? Носить можешь. Я куплю.
– Ну, то-то! Так бери!
И на стол упало что-то тяжелое.
– Постой! – вдруг сказал Мишка, и я услышал его шаги.
Я тотчас раскинулся на тюфяке и притворился спящим. Он нагнулся и ткнул меня в бок. Я замычал и повернулся. Он отошел.
– Что принес? – почти тотчас раздался голос Павла.
– А ты гляди!..
Послышался легкий шум, что-то стукнуло, потом раздалось хлопанье по чему-то мягкому, и все время шел разговор отрывочными фразами.
– Где достал?
– А тебе что?
– Нет. Я так. Дрянь уж большая.
– Скажи пожалуйста, дрянь! За такую дрянь по сто рублей платят!
– Где как, а у меня красненькую…
– Красненькую. Да ты жид, что ли!
И тут поднялся такой шум, что от него впору было проснуться мертвому.
– Тише вы, дьяволы! – закричал наконец Мишка. – Ведь тут… – И он не договорил, вероятно сделав жест.
– А ну его! – отозвался хозяин. – Он нашим будет! Ну, двадцать рублей, и крышка!
Они опять стали кричать. Потом на чем-то поладили.
– Ну, пошел, – сказал пришедший.
– Куда?
– А к сосуду. Пить. Идем, что ли…
– Можно! – отозвался хозяин. – А ты?
– Кто же дом постережет? – ответил Мишка. – Нет, я останусь!
– Как хочешь…
– Ха-ха-ха! – загрохотал гость. – Он не соскучится!
– Мели, мели!..
Послышалось шарканье ног, пахнул холодный воздух, хлопнула дверь, и все стихло.
Через минуту Мишка прошел мимо меня и стукнул в дверь, за которую ушли девушки.
– Стефа! – окликнул он. – Иди! Никого нет…
Он отошел. Почти тотчас скрипнула дверь, и мимо меня мелькнула Стефания, босиком, в длинной холщовой рубашке. Раздался звук поцелуя.
– Куда отец ушел?
– С Сашкой в девятый номер! До утра будут.
И снова раздались поцелуи и несвязный шепот. Интерес для меня окончился, и я заснул.
Еще было темно, когда Мишка разбудил меня и сказал:
– Я иду в город. Иди и ты!
Я тотчас вскочил на ноги. Мишка с детскими, невинными глазами производил на меня впечатление разбойника. Впоследствии, во время своей службы, я не раз имел случай убедиться, насколько ошибочно мнение о том, что глаза есть «зеркало души».
Я тотчас вскочил на ноги. Мишка с детскими, невинными глазами производил на меня впечатление разбойника. Впоследствии, во время своей службы, я не раз имел случай убедиться, насколько ошибочно мнение о том, что глаза есть «зеркало души».