Почти полночи я провалялась, беспрестанно ворочаясь и взвешивая свой поступок. Обдумывая и с той и с этой стороны. Но каждый раз выходило одно и то же – я тотально не права. В детстве я выдумала себе нечто вроде кодекса чести, и с тех пор придерживалась лишь его, считая все противоречащие ему поступки плебейскими. И как ни крути, этот поступок был плебейским до тошноты. Но ведь иначе… А действительно – что мне грозило? Даже если бы папа узнал про устройство связи, он бы не воспринял это всерьёз, списал бы на очередное моё чудачество. Он бы просто убедился, что меня не обижают, и пропустил дальнейшие объяснения мимо ушей, как и всегда.
Да какое мне вообще дело? Как получилось – так и получилось. От одной мысли о том, что придётся признаться отцу в том, что я наврала, меня бросало в дрожь. У него был свой кодекс чести. И, согласно ему, клевета считалась тяжелейшим проступком. Почему всё так паршиво всегда получается? Все мои бесконечные многоходовки приводят лишь к тому, что я лежу, рассматривая потолок и не нахожу себе места, от этого мерзкого чувства. Ну, ничего. Скоро я буду лампово сидеть на своей чердачной базе и… Ну, что, например? Например, смотреть аниме… Или вестерны… Первая часть той трилогии с Клинтом Иствудом, которую показал мне Курт оказалась весьма недурна, а уж из аниме я составила целый список… Мне будет так хорошо! Но стоило ли это того, чтобы окончательно испортить человеку жизнь? ДА ЧТОБ ВАС ВСЕХ!
Я вскочила с кровати, словно с раскалённой сковороды. По инерции сделала пару шагов вперёд и оказалась напротив высоченного зеркала в массивной оправе, едва различимого в неверном лунном свете. Из темных глубин зазеркалья на меня уставилась синеволосая заспанная мразь.
Настоящие аристократы должны уметь не только держаться в седле и есть рыбу правильной вилкой. Они должны уметь свои косяки признавать и исправлять. Наспех натянув джинсы и первую попавшуюся футболку, я решительно направилась в папин кабинет. Как я и подозревала, он сидел там в глубокой задумчивости.
- Папа, это всё неправда. Всё что я сказала про Курта, - эти слова дались мне с трудом. Он слегка вздрогнул и удивлённо воззрился на меня, словно до этого спал с открытыми глазами.
- О чём ты, Сэмми?
- Он не приставал ко мне. Это клевета, он вообще ни в чём не виноват, - и я рассказала, что было на самом деле. Про инопланетный передатчик, и даже про Кайтлехта, про то, как я нагрубила Курту, и за это он пытался выкрасть пирамидку из моей комнаты, а потом спрятался в шкафу, и когда всё раскрылось – мы подрались.
Закончив рассказ, я перевела дыхание, осмелилась, наконец, посмотреть папе в глаза и поняла… Что он меня не услышал. Я имею в виду, выслушал, не перебивая, сочувственно и понимающе покивал, но не воспринял в серьёз, словно лепет годовалого ребёнка.
- Ты очень добрая девочка, Сэмми, - наконец изрёк он, - но есть поступки, которые прощать нельзя.
- Да не было никаких поступков! – закричала я. Но мои слова не возымели никакого эффекта, словно волны, что вечно бьются о скалу у маяка, - ПОЧЕМУ ТЫ НИКОГДА НЕ СЛУШАЕШЬ МЕНЯ?!
- У тебя стресс. Ты привязалась к нему, - (гримаса презрения), - поэтому расстроена и хочешь сделать вид, что ничего не было. Но это нельзя оставлять просто так. Ты имеешь право оскорбиться и злиться. Твоя мать была бы очень оскорблена и разозлена.
- Но…
- Просто иди и выспись хорошенько. Завтра ты поймёшь, что я был прав.
И я с ужасом поняла, что так и будет. Вряд ли завтра, но рано или поздно, после долгих увещеваний и посещений психотерапевта это станет правдой для меня. Я пойду на эту сделку с совестью, позорный компромисс, потому что мне так легче. И потому что папа так сказал.
Ну уж нет! Хрен там плавал!!! У меня есть своя голова на плечах! И я поступлю так, как считаю правильным, хотя бы для того, чтобы не испытывать отвращения от самой себя. Я придумаю, как его убедить. Наверняка, придётся закатить грандиозный скандал, а я вообще-то не люблю бурно проявлять эмоции, хотя по мне и не скажешь. И давно я стала истеричкой? Как же противно. Но ведь меня вынудили ей стать… Как бы то ни было, нужно пойти проведать Курта. Когда вечером я выходила из комнаты, мне показалось, что я услышала, как папа его ударил. От этой мысли меня передёрнуло.
Заглянув в свою комнату, я никого не обнаружила, только следы крови на ковре. Дело принимало всё более дурной оборот. Ну почему воображаемый друг Локи не может перенести меня назад во времени с нынешними моими знаниями, чтобы я не накосячила?! Мир жесток. Придётся исправлять косяки самой. Комната на чердаке была заперта снаружи. Папа этого не делал. Не в меру заботливая горничная? Как же быстро распространяются слухи! Я несмело постучала. Захочет ли он вообще говорить со мной после такого? Я бы не захотела. На стук никто не ответил, так что я повернула ручку и вошла. Эта комната тоже была пуста. На полу хаотично валялись вещи, видно, что их пытались запихать в рюкзак. Постель была смята, простыня вообще куда-то исчезла, а окно распахнуто. По всему выходило, что через него он сбежал, сделав лестницу из разорванной на полосы простыни. Я бросилась было к окну, но пнула что-то, валявшееся на полу. Я подняла это и с тревогой обнаружила, что это пустая упаковка из-под таблеток обезболивающего. Курт, кажется, говорил, что у него болит голова, когда он волнуется. Сколько он их принял? Куда пошёл затем? Мне нужно было немного собраться с мыслями, чтобы снова не накосячить. Но тупить не время. Чёрт, не могу даже представить, что он чувствовал в этот момент…