С юных лет ей твердили, что красивее дев-сидов не бывает. Однако глаза ее не обманывали: девушка, чей смех разливался по лесной обители, была так прекрасна, что у Сильвейн перехватило дыхание, то ли от ее красоты, то ли от слез, вставших твердым комом в горле. Эта девушка светилась изнутри так, как никогда не засиять Сильвейн. Сердце ее треснуло со звоном бьющегося хрусталя.
Каждый вечер она возвращалась к старому вязу, мечтая увидеть любимого и поцеловать. А он каждый свой вечер дарил другой. Все это время Альтамир любил не ее, а ведьму, чье премилое личико заставляло нутро Сильвейн сжиматься в тугой узел.
С губ королевы едва не сорвался крик, подобный воплю банши, когда Альтамир наклонился к безымянной девушке и нежно поцеловал. Не в силах выдержать его предательства, Сильвейн рванула сквозь деревья, позабыв снова раздвинуть жгучие ветви... Алые ягоды прожгли ее бархатную бледную кожу, тут же вскипевшую волдырями. Она со всех ног ринулась глубже в чащу, перегоняя ветер.
«Я проклинаю тебя, ‒ твердила про себя Сильвейн. ‒ Проклинаю на веки вечные, и пусть проклятье мое сведет тебя в могилу!»
Она завопила, не желая более терпеть этой боли. Вскричала так громко, что крик этот не мог не услышать тот, кто растоптал ее любовь. Крик донесся и до безымянной девушки: проник в самое нутро, коснулся ее тканей и костей, и прочно обосновался там, выжидая своего часа.
Волдыри на коже вскрывались и нарывали, сильно кровоточа. Сильвейн знала: наружные раны затянутся, как у всех сидов. А вот те, что внутри ‒ никогда. Никогда... Если проклятье ее обретет силу, и девушка действительно умрет, пусть то будет ее жестокой местью.
***
Дни тянулись нескончаемой вереницей, увлекая Сильвейн по своим водам, а ей хотелось лишь одного: утонуть в них, забыться вечным сном. За днями потянулись годы. И один был горше другого.
В конце буйного и жаркого мая, когда Сильвейн прогуливалась по угодьям фэйри, Альтамир нашел ее. Она сидела на большом валуне, по ту сторону шумной реки, чьи воды были так же черны, как глаза заметно постаревшего друида. Темные очи смотрели на нее из-под кустистых бровей, подбородок зарос бородой. Она едва узнала его, но сердце королевы надрывно екнуло. Ей понадобилась недюжинная выдержка, чтобы не кинуться искать его объятий. Сильвейн невозмутимо сидела на валуне, чесала гребнем свои длинные волнистые локоны, сверкающие в солнечных лучах, что пробивались сквозь древесные кроны. Альтамир одним махом перебрался поперек шустрого течения и достиг берега Сильвейн. Смотрел он печально, взволнованно, явно терзаясь каким-то страшным чувством.
‒ Здравствуй, моя лесная королева, ‒ изрек он надломившимся голосом, в котором она безошибочно уловила раскаяние и сожаление. ‒ Я пришел просить твоей помощи.
Внутри Сильвейн все перевернулось вверх дном. Помощи?.. Как он смеет заявляться к ней, девушке с поруганной честью, и просить о помощи, после всего, чему она стала свидетелем?
‒ С чего мне помогать тебе, друид? ‒ ледяным тоном осведомилась Сильвейн. ‒ Если мне не изменяет память, ты бросил меня, променяв на ведьму.
Альтамир, не собираясь тратить время на пререкания и явно куда-то торопясь, упал ей в ноги, бесцеремонно схватил ее ладонь и так крепко стиснул ее, что стало больно.
‒ Сильвейн, прошу! ‒ взмолился друид. ‒ Да, я виноват, я так виноват перед тобой и горько сожалею, что обманул тебя тогда... Но сейчас мне действительно нужна твоя помощь.
‒ Чего же ты хочешь? ‒ сухо спросила Сильвейн, не торопясь вырывать руки. Даже если он сейчас глубоко оскорбит ее, она хотя бы сохранит в памяти жалкие обрывки нежности, что ей достались.
‒ Моя жена, Дейдре… Она умирает, Сильвейн! Прямо сейчас она мучается, пытаясь произвести на свет двух моих детей, и силы ее иссякают на глазах.
Сильвейн так и обмерла. Умирает?.. Неужели то проклятье, которое она наложила, наконец начало действовать?
‒ Ты ведь колдун, Альтамир, и весьма могущественный, ‒ изрекла Сильвейн, отдергивая-таки руку и спускаясь с валуна. ‒ Тебе разве не под силу облегчить ее страдания?
‒ Ни моя магия, ни ведьмовская не помогла, Сильвейн! ‒ вскричал Альтамир. ‒ Иначе бы я не пришел к тебе.
Что-то внутри надломилось у королевы после его слов. В ответ ей хотелось уколоть его стократ сильней, нанести такую рану, которая бы не затянулась до скончания его дней и напоминала о той, кого он предал.
‒ Боюсь, ничем не смогу помочь твоей несчастной жене, ‒ обронила она небрежно, хотя внутренне содрогалась от собственной жестокости.