Не веря глазам, она наблюдала, как друид, успев за прошедшие годы стать Верховным, широкими шагами пересекал неглубокую реку поперек. Когда он встал в мучительной близости от нее, Сильвейн встретилась взглядом с черными жгучими очами, в которых, казалось, не было жизни. Одна лишь тоска плескалась в них.
Чуть дрогнувшим голосом она спросила друида:
‒ Зачем ты пришел?
Альтамир долго не отвечал, словно изводя ее, и все смотрел, смотрел, прожигая насквозь...
‒ Увидеть тебя, ‒ ответил он огрубевшим голосом, похожим на сталь. ‒ Увидеть, как время обошло тебя стороной.
Сильвейн не знала, как расценивать его слова: пытался ли он тем самым ее задеть, обидеть? Или же ни с того ни с сего решил воспеть ее красоту? Неожиданно для себя, она растерялась.
‒ И как, я все та же?
Альтамир сделал шаг ей навстречу, становясь так близко, что она кожей ощутила его горячее дыхание. Сердце ее пустилось вскачь, как много лет назад.
‒ Ты все та же, ‒ прошептал он, не сводя глаз с ее розовых губ. ‒ Все также прекрасна.
Поддаваясь минутному порыву, Сильвейн потянулась к друиду. Отринув доводы рассудка, Альтамир потянулся к ней в ответ. Мгновенье ‒ и двое слились в поцелуе, в котором чувствовалась горечь впустую прожитых лет. Королева сидов и Верховный друид одним поцелуем вернули ворох ушедших дней и перенеслись в прошлое, когда еще полнились любовью. В один из таких вечеров они встречались под старым вязом и прятались от всего мира, скрывая свою запретную, невозможную связь.
Сильвейн отстранилась на миг и прошептала:
‒ Пойдем со мной.
И за руку увлекла его вглубь колдовского леса, прямиком к скалистому ущелью, где их, как в прежние времена, укрыл водопад. Та ночь была последней, когда Сильвейн могла прикоснуться к счастью.
***
Всего на одну ночь Альтамир проявил слабость. Всего на одну ночь Сильвейн предалась ностальгии. Но после это не повторялось и кануло в забытье. И пока Сильвейн наказывала себя, вновь и вновь прокручивая ту ночь в голове, внутри нее росло семечко, посеянное прощальным актом любви.
Сильвейн вскоре узнала, что носит его дитя. Три месяца оно росло внутри нее, подобно бутону раскрывало свои лепестки и надеялось однажды увидеть свет. Сильвейн не знала, куда деться от разъедающего позора, который был ей отныне верным спутником. Сама любовь к смертному была для сидов преступна, противоестественна, а уж дитя, зачатое от колдуна, и вовсе могло ее убить, похоронив прежде ее доброе имя и уважение ее немногочисленного народа. В надежде как можно дольше скрывать следы незаконной любви, Сильвейн пряталась от соплеменников, как могла, проводя большую часть дней подальше от Полых Холмов и любопытных лиц. И только Бальтор, один из ее верных стражей, все прекрасно понял, и втайне жалел королеву, уже долгое время испытывая к ней самые глубокие чувства. Многим любовь застилает глаза, но есть те, кто от нее прозревает. Бальтор как раз был таким.
Живот ее все разрастался, и Сильвейн накладывала на себя столько чар, сколько было ей доступно от природы, чтобы никто и никогда не узнал о ее проступке. Еще в день, когда Сильвейн обнаружила беременность, она вскричала зверем и пожелала убить свое дитя. Сама мысль о том, чтобы произвести на свет потомка предавшего ее друида скребла королеву изнутри и вызывала тошноту, но любовь, зарытая поглубже в сырую землю воспоминаний, удерживала ее от рокового шага. Сильвейн покорно сносила это, как наказание за свой грех. Она уверилась, что человеческое дитя и будет ее карой, которой она так боялась.
***
Еще через шесть месяцев, укрывшись ночью в одной из пещер в скалистом ущелье, Сильвейн произвела на свет крохотную девочку. Пока ребенок мирно покоился в ее утробе, Сильвейн всеми фибрами ненавидела его, проклинала саму себя за одно лишь его существование. Но как только взяла это маленькое существо на руки, поняла, как ошибалась. То было прекрасное дитя, плод любви человека и сида. На головке ее уже проклевывались светлые волоски, но вот глаза… Сильвейн с содроганием обнаружила, что один глаз у девочки голубой, как у матери, а второй ‒ карий, доставшийся в наследство от колдуна-отца. Отца, который даже не знает о рождении дочери-полукровки.
И, как пообещала себе Сильвейн, никогда не узнает.
***
Когда королева вернулась к своим соплеменникам не одна, а с младенцем на руках, все так и замерли с раскрытыми ртами. «Как же так?», слышалось со всех сторон. «Чье же это дитя?», доносилось до Сильвейн. Она уже готова была признаться в неприглядной правде, как вдруг ее верный страж Бальтор вышел из толпы и заявил во всеуслышание: