— Будешь сопротивляться — прикончим! — предупредил ротмистра Ковач. Однако это оказалось напрасным: пленный был так напуган, что лишился дара речи и совершенно обмяк. Партизаны затащили его в лес и, выбрав удобное местечко, стали допрашивать.
Уже совсем рассвело. Ротмистр пришел в себя и стал отвечать на вопросы. Чтобы проверить правдивость его ответов, партизаны спрашивали его сначала о том, что уже было им хорошо известно.
Спрашивал за всех один Ковач — с целью конспирации, чтобы пленный не слышал голоса остальных. Ведь во время задержания было темно, и разглядеть он мог только Ковача, который первый подскочил к нему.
Ротмистр рассказал о вооружении полка, расстановке сил, а главное — о том, что атаку каратели думают начать завтра в 5 часов утра.
Когда закончили допрос, ротмистр стал просить о пощаде.
— Я сделал все, что вы требовали, не убивайте меня, — жалобно просил он. — У меня дома ребенок маленький…
— А когда ты ходил на облавы, о ребенке не думал? — сердито спросил Ковач. — О том, сколько у каждого из нас детей, не думал?
Ротмистр заплакал. Партизаны притихли: решался вопрос, как поступить с пленным. Тишину нарушил Ковач. Обращаясь к ротмистру, он спросил:
— Листовки среди солдат распространить сможешь?
— Да я… Ну конечно, смогу! — обрадовался пленный.
— Вот, возьми, — протянул ему Ковач пачку листовок на венгерском языке. — А теперь иди. И чтобы во время облавы солдаты твоего подразделения не сделали ни одного выстрела!
— Хорошо… Сделаю, — в радостной растерянности ответил тот.
Ротмистра вывели на лесную тропинку. На прощание Ковач его предупредил:
— Повязку снимешь через двести шагов.
Партизаны с минуту смотрели ему вслед, затем скрылись в густой чаще леса. Не чувствуя усталости, они поспешили в соединение доложить о результатах разведки своему командиру Василию Русину.
Стоянка партизанского соединения Василия Русина напоминала лесной городок из землянок, куреней и палаток с узенькими тропинками-улицами, с площадью, где проходили тактические занятия и зачитывались приказы командования. Были здесь даже столовая, пекарня, портняжные и сапожные мастерские, мастерская по ремонту оружия, склады. Ночью и днем над головой шумели столетние сосны и ели. Вились и таяли среди деревьев серые дымки. Со всех сторон, будто пчелы к ульям, сходились сюда партизаны.
Ковач и Фегер направились к штабной землянке, возле которой толпилось человек пятнадцать партизан. Все они недавно прибыли с боевых заданий и теперь поочередно докладывали командованию о результатах разведки. Однако, как только адъютант доложил командиру о прибытии разведчиков из села Бабич-Покутье, их приняли вне очереди.
У самого входа в землянку их встретил командир соединения Василий Русин. Большие карие глаза его пытливо смотрели на усталых, мокрых людей в испачканной, рваной одежде. Командир пожал руки разведчикам и показал на скамейку.
— Садитесь, рассказывайте!
Ковач, стараясь не упустить ни одной подробности, доложил об обороне и вооружении противника. Его дополнял Фегер.
Василий Русин сидел за низеньким столом, склонившись над военной картой. Он внимательно слушал, изредка задавал вопросы, уточнял обстановку, отмечал что-то на карте. Когда разведчики закончили, он переспросил:
— Так, значит, начнут атаку завтра в пять?
— Да, в пять утра, — подтвердил Ковач.
Командир снова склонил голову над картой. Черные брови сошлись на переносице, на лбу появились морщины. Вдруг он приподнялся, пригладил рукой рассыпавшиеся волосы и позвал адъютанта.
— Командиров отрядов ко мне!
Разведчики сидели как будто без дела, но командир их не отпускал. Через минуту в землянку зашел молодой человек с худощавым смуглым лицом, стройный и подтянутый.
— По вашему приказанию прибыл! — отрапортовал он.
Это был командир первого партизанского отряда Николай Логойда. За ним в землянку вошли командиры отрядов Илья Печкан, Василий Мишко и Лука Святыня.
— Не явились Керечун и Зозуля, они на задании, — доложил адъютант.
— Знаю… Они останутся в резерве, — ответил Русин. — А где комиссар и начальник штаба?
В это время в дверях появился высокий человек, лет сорока восьми, светловолосый, но уже с заметной сединой. Спокойный взгляд, быстрые и уверенные движения выдавали в нем натуру волевую и энергичную. Это был Иван Стендер, назначенный начальником штаба еще перед вылетом и десантировкой в тыл противника. За ним появился молодой, улыбчивый комиссар Иван Фабриций.