И все же весенняя радость брала верх. А может быть, сознание подсказывало близость победы…
Однажды утром наша бригада после тяжелого ночного перехода достигла населенного пункта Бахроня. Я отдал приказ расположиться на высоте вблизи этой деревни. Партизаны принялись разбивать на новом месте палатки, сооружать курени и землянки. Некоторые жилища здесь сохранились с недавнего времени, когда бригада еще находилась тут перед выходом в леса под Моравской Остравой. Однако и они оказались порядком разрушены карателями.
Несмотря на усталость, бригада к обеду полностью устроилась на новом месте. Партизанская жизнь потекла своим чередом.
Вместе с комиссаром Мельником мы тщательно рассмотрели карту, наметили оборонительные рубежи.
Затем я предложил Мельнику внимательнее осмотреть место расположения подразделений.
Выйдя из куреня, мы направились к жилищам партизан. Вокруг было тихо. Вдруг откуда-то послышалось пение.
— Наши поют, — мечтательно проговорил Мельник и остановился. Звуки песни доносились из шалаша, отведенного для радистов. Среди мужских голосов выделялось чистое сопрано Дубининой.
— Зайдем? — предложил я, и мы направились к шалашу.
Навстречу нам вышел партизан Эдуард Боцык.
— Командир! — обрадованно воскликнул он, будто не видел меня бог знает как давно. — Там хотят спеть вашу песню, да слова забыли.
Эдуард был нашим общим любимцем. Этот молодой, веселый словацкий паренек пришел к нам в отряд еще в первые дни и был назначен в распоряжение Дубининой. Вместе с радистами он готовил аппаратуру для приема и передачи радиограмм, таскал на себе в походах питание для радиостанции, а нередко участвовал и в боевых операциях.
Мы вошли в шалаш.
— Командир, споем нашу партизанскую! — задорно воскликнула Дубинина. Мы поддержали ее с комиссаром, и полилась песня с нехитрыми, но волнующими нас словами, сочиненными мною на мотив известного «Огонька»:
Мы пели о том, как темной ночью покидали родные города и поля, отправляясь в далекие края, где живут наши братья-славяне, как наши парашюты раскрылись над Кисуцкими лесами. Мы пели о суровой партизанской дружбе.
Песню прервал вбежавший в шалаш Андрей Патока.
— Командир, прибыли разведчики, важное донесение!
Мы быстро направились в штабной курень. Там уже нас ожидал командир отделения разведчиков Йозеф Коллар.
— Немцы готовят нападение на лагерь, — торопливо доложил он. — Они уже приближаются!
Я дал распоряжение привести бригаду в боевую готовность, а сам ушел с Мельником в расположение 2-го батальона. Здесь каменистая почва не позволяла рыть траншеи, и надо было готовить оборонительные рубежи среди больших камней и деревьев.
Комбата Овсянникова мы застали на оборонительном рубеже. Вместе с пулеметчиками он устанавливал среди камней станковые пулеметы. Он доложил, что оборона готова и что вперед послан взвод разведчиков под командованием Стефана Кристофика. Мы осмотрели оборону и остались довольны. Вскоре прибыли связные от 1-го и 3-го батальонов: там уже также заняли оборону.
Около горной дороги укрепился взвод Шурляка.
— Имею честь первым встретить гостей, — пошутил он.
В это время в лесу, ниже расположения 2-го батальона, послышались выстрелы.
— Это Кристофик! — тихо сказал Овсянников.
Выстрелы участились, раздались пулеметные очереди.
Вскоре от Кристофика прибежал посыльный Немчак. Разведчики действительно наткнулись на гитлеровцев у лесной опушки и вынуждены были вступить в бой. Кристофик приказал с боем отступать к расположению бригады. Во время перебежки он был ранен в ногу, и командование принял Алойзо Войтило. На спасение Кристофика были посланы партизаны, однако ураганный огонь врага не давал им возможности подойти к раненому. Так длилось минут пятнадцать.
Когда удалось наконец подползти к месту, где был ранен Кристофик, его там уже не оказалось. Партизаны увидели только лужу крови и выстрелянные гильзы от автомата.