:
Служенью Куневаре!..
. .
. .
Артур, приметив тех двоих,
С большим почетом принял их,
Как если б их давно здесь ждали.
Пажи Ешуту сопровождали
При въезде в лагерь, ко двору…
И вдруг любимую сестру
(О, возликуйте, божьи твари!)
Узнал Орилус в Куневаре…
Да и она, волнением объята,
Признала в нем тотчас родного брата.
Тут достославнейший Орилус
Поведал ей, что с ним случилось.
Не скрыл он также и того,
Какую клятву взял с него
Его бесстрашный победитель,
Заступник добру, а злу ‑ обвинитель,
Который ему явиться велел
Сюда, чтоб положить предел
Бесчинствам сенешаля Кея…
Затем он воскричал, бледнея:
«Кей! Кей тебя ударить смог?!
Но если есть на небе бог,
Обидчик твой не уйдет от мести!
С героем величайшим вместе
За каждую твою слезу
Обрушим на него грозу!..»
. .
А королева в это время
С придворными своими всеми
Спешит облобызать Ешуту…
Артур пришел. Ну, а к нему‑то
Вассалы, слуги так и льнут.
Все в умиленье слезы льют,
Счастливейшую видя пару
И вместе с ними Куневару,
Что прежде, словно тень, брела,
А нынче брата обрела
И расцвела красою бесподобной…
Но кто это о ухмылкой злобной
Стоит угрюмо в стороне?
Кей, ненавистный вам и мне!
Счастливцев вид его бесил,
И оттого он был без сил.
Вдруг он Кингруна примечает,
Править пиром ему поручает.
«Пойми, ‑ он говорит тайком,
При совпадении таком
Я за столом сидеть не вправе,
Душой и сердцем не лукавя.
Скорей я со стыда помру!
Ударив герцога сестру,
Себя я виноватым
Считаю перед братом.
Надеюсь, ты меня заменишь
И старой дружбе не изменишь.
Всех угости отменно, вкусно:
Ты это делаешь искусно.
Не ты ль закатывал обеды,
Когда одерживал победы
Твой достославнейший Кламид?..
Я верю, что не утомит
Тебя и это угощенье…»
…Отвесив герцогу поклон,
Печально удалился он,
Так и не заслужив прощенья…
. .
…Куневара всех потчевала на диво,
Брата родного ‑ особливо.
Король Артур, скажу без лести,
Высокой их удостоил чести,
Когда, собравшись почивать,
Он доброй ночи пожелать
Соизволил недавним жертвам ссоры лютой.
Итак, покуда день расцвел,
Счастливейшую ночь провел
Орилус со своей Ешутой.
VI
Узнайте, что Артур‑король,
Покинув замок Коридоль,{218}
Расстался со своей страной…
Среди рожденных стариной
Поверий и сказаний
Немало указаний
На то, что он родную землю
Покинул, гласу мудрых внемля,
Мечтая в странствии, в пути
Младого рыцаря найти,
Того, кто звался Рыцарь Красный
И подвиг свой свершил ужасный,
Невольно Итера убив,
Затем, Кингруна победив,
Пленил Кламида без смущенья
И был достоин восхищенья!
Но что там слава и хвала!
К героям Круглого стола
Отважного причислить надо!
Не это ль высшая ему награда?
Но прежде чем пуститься в путь,
Король на верность присягнуть
Повелевает слугам
И молвит: «Кто друг с другом
Затеет драку или спор,
Пусть ведает, что с этих пор
Нам все решать придется миром
Не поединком, не турниром:
Нам силы надобно сберечь
Для дальних странствий и для встреч
Негаданных‑нежданных
В нам незнакомых странах.
Должны вы это понимать,
Излишний шум не поднимать.
В беде я не оставлю вас.
Так исполняйте мой приказ!
Мы своего добьемся!..»
Все молвили: «Клянемся!..»
. .
…Однако где же наш герой?..
То было зимнею порой.
Снегами скоро все покроется…
Как?! Разве на дворе не Троица?
Ведь все весной напоено
И все цветет… А! Вот оно!
О, стародавние поэты,
Мне ваши ведомы приметы,
У вас в стихах король Артур
Изнеженнейшая из натур.
Зефирами он обдуваем,
Он, как цветок: он дышит маем.
Весенний, майский, неземной,
Он только в Троицу, весной
По вашим движется страницам,
На радость голубым девицам…
Но нет! У нас он не таков!
С нас хватит «сладких ветерков»!
Мы сей рассказ соорудили,
Собрав бесчисленные были
И вымыслы. И так хотим,
Чтоб ‑ пусть мороз невыносим
Герой наш, столь любимый мною,
С Артуром встретился зимою…
. .
Артур со свитой скачут вдоль
Крутого берега Плимицоль.{219}
Угрюм король и вся его свита
Зело на сокольничего сердита.
Случился нынче скверный случай:
Артуров сокол, самый лучший,
Был перекормлен до того,
Что есть не стал он ничего
При утреннем кормленье
И, в дерзком устремленье,
Рванулся, из виду исчез
И улетел куда‑то в лес.
Ну, что тут делать станешь?
Чем сытого заманишь?..
Меж тем бесценный сокол сей
В лесу еловом средь ветвей
Был рядом с Парцифалем.
(За что его восхвалим!)
Да, сокол, улетевший прочь,
С героем рядом был всю ночь.
Трясло их от озноба,
И сильно мерзли оба.
А утром, только рассвело,
Герой увидел: замело
Лесные тропы до единой.
И этой зимнею картиной
Наш друг безмерно потрясен.
Он словно видит дивный сон…
Но как сыскать дорогу?
Он ощутил тревогу.
Теперь он скачет наугад…
Стволы, повалены, лежат.
Кругом ‑ камней нагроможденье.
Так едет он в сопровожденье
Красавца сокола того
И сам не знает про него…
Над лесом ярко солнце рдеет.
Но постепенно лес редеет,
И вот уж впереди видна
Поляна белая одна,
И диких тысяча гусей,
Крича, проносится над ней…
Но сокол кинулся на них:
Какой‑то гусь навек затих,
А остальные улетели…
Три капли на снегу алели,
Три капли крови на лугу,
Три алые капли на белом снегу…
Герой наш в думу погрузился.
И понял он, чей отразился
Здесь образ!.. Перед ним возник
Кондвирамур любимой лик.
И в памяти все ожило:
Как снег, ее лицо бело,
Как кровь, красны ее ланиты!..
«Кондвирамур! Меня к себе верни ты!
Beau Corps!.. Прекраснейшая телом,
Ты алое смешала с белым.
Твой лик, поклясться я готов,
Есть сочетанье двух цветов,
Двух красок: белой краски с красной!
Конд‑ви‑ра‑мур!..» И вдруг безгласный
В сердечной боли он застыл,
Лишившийся душевных сил,
Как если б потерял сознанье…
О, горемычное созданье!..
…Застыл он, неподвижен, нем.
А по дороге между тем
В Лаланд стрелой летел Garcon
(Был Куневарой послан он)
И вдруг, смущением объятый,
Увидел чей‑то шлем промятый
И щит, проколотый насквозь…
Но, может, все бы обошлось,
Когда бы не узрел гонец
(Garcon ‑ неопытный птенец)
Героя Парцифаля,
Что, погружен в свои печали,
Пред ним возник невдалеке,
Причем сжимал копье в руке…
Да, весь в томленье погруженный,
Он спал. Но спал вооруженный.
Во сне таинственном застыв,
Он спал, копья не опустив,
Как если б он, задира,
Здесь, в чаще, ждал турнира
И вызывал на поединок
Кого‑то здесь, среди лесных тропинок…
Garcon к Артуру в лагерь скачет.
Могу сказать: он едва не плачет.
«Беда! ‑ кричит. ‑ Беда! Беда!
Дерзновеннейший рыцарь проник к нам сюда
Он держит копье свое наготове.
Клянусь: он жаждет чьей‑то крови
И, видимо, желает зла
Героям Круглого стола!
А вы тут дремлете! Нет ‑ спите!
Вы тут в бездействии сидите!
Ах, ах! Позор, какой позор!..»
…Прекрасный, юный Сеграмор
Поистине судьбы избранник,
Гиневры сладостной племянник,
В шатер вбегает к королю:
«О дядя! Об одном молю,
Дозволь с тем рыцарем сразиться!
Слыхал, он всех нас смять грозится!
Он снаряжение надел…
Однако есть всему предел!..»
(Чтоб смысл попять сей пылкой речи,
Скажу вам: юноша ждал сечи,
Давно, давно он рвался в бой
И оттого с такой мольбой,
Столь пылко обращался к дяде,
Одной лишь бранной славы ради…)
Король ответить поспешил:
«Мой мальчик, я бы разрешил
Тебе в сражение вступить
И славу доблестью купить.
Но если ты откроешь бой,
То, уверяю, за тобой
Другие ринутся князья,
А силу нам дробить нельзя.
Мы Мунсальвеш должны найти,
Но нам неведомы пути,
И мы не знаем, как встречать
Анфортаса нас будет рать…»
. .
Тогда прекрасный Сеграмор
К Гиневре лучезарной взор
С мольбой смиренной обратил…
И королеве уступил
Король. И le Roi Сеграмор
Уже летит во весь опор
В огнем пылающей броне
На схожем с молнией коне…
. .
А Парцифаль был недвижим,
Поскольку завладела им
Любовь, которая не раз
Пытала и меня и вас,
С ума сводила, в бой звала
И сердце пополам рвала.
Ах, знаю я такую,
О коей я тоскую.
Я тоже безутешен
И вроде бы помешан…
Но все же вникнем в разговор,
Который начал Сеграмор…
«Высокочтимый господин,
Вы здесь, как видите, не один.
В чужие вторглись вы владенья.
Мы вправе ждать от вас извиненья.
Поверьте, жизнь я скорей отдам,
Чем себе позволю потворствовать вам!
Ответствуйте, из какой земли,
С какою целью сюда вы пришли?
И коль не хотите с жизнью расстаться,
Вам предлагаю почетно сдаться!..»
Однако Парцифаль молчал,
Он ничего не замечал
Да и не слышал ничего,
Так одурманила его
Волшебница ‑ госпожа Любовь…
И на снегу он все видит кровь…
Отъехал le Roi Сеграмор чуть‑чуть,
Дабы с налета его проткнуть.
Но в этот миг Парцифаль проснулся:
Господин Рассудок к нему вернулся…
И Парцифаль‑герой с улыбкою
Наклонил копье свое пестрое, крепкое, гибкое,
В пещере найденное им,
В щит Сеграмора с расчетом таким
Вонзив, чтобы выбить из седла
Того, в ком жажда славы жила,
И урезонить малость
И чтоб при этом копье не слом