- Честь?! – сказал криминалист.
- Заткнись, ущербный! – оборвал его Данила.
Подошёл человек в форме майора.
- Данила Евгеньевич, место можно расчищать?
- А что?
- Мешаем движению.
Труп жертвы задёргался. Кровь побежала интенсивней. Криминалист придержал рукой в резиновой перчатке обрубки конечностей.
- Тише! Тише ты! Не волнуйся! Всё уже кончено.
Неуверенно к оперативникам подвинулись охранники убитого, крепкие широкие ребята, однако не без жирка.
- Есть надежды? – спросил один из них, коренастый смуглый парень с умными начитанными глазами.
Криминалист и Валерий посмотрели на Данилу.
- Отбегался ваш Царь, - сказал Данила. – Догадываетесь, кто сделал?
- Тут и догадываться не надо, - ответил коренастый охранник.
- Никуда не расходиться, - приказал им Данила.- Сейчас едете в отделение давать показания
- А машины куда? – спросил огромный коротко стриженый блондин, тоже охранник убитого.
- Джип идёт своим ходом, а « мерседес» эвакуатором доставят на платную стоянку, - распорядился Данила.
- Кто же теперь за стоянку платить будет? – усмехнулся водитель.
Санитары погрузили на носилки останки обоих тел.
- Царь? – спросил Валерий.
- Кличка у него была такая, - пояснил Данила.
- Седьмое и последнее покушение, - заметил криминалист.
Включив сирену, отъехала скорая.
- Были ещё? – спросил Валерий.
- Будто ты не знаешь, - отвечал Данила Евгеньевич: - В него не прошлой неделе снайпер стрелял.
« Мерседес» с вырванным колесом и обгоревшей боковиной забрал эвакуатор, джип поехал сам. Усевшись в «форды», « шестёрки» и «уазики» разъехались криминалисты и сотрудники милиции, оперативники. К месту преступления потянулись зеваки, большинство женщины, в основном пожилые. Выделялись три девушки. Вероятно они состояли в одной кампании, потому что переглядывались короткими знакомыми взглядами. Девушки ушли первыми, за ними судача, но не удивляясь, потянулись остальные. На тротуаре и проезжей части остались два багровых пятна и очерченные мелом силуэты отправленных в морг трупов. Дорожная служба открыла движение. Грязь и влага из-под колёс автомобилей постепенно смывала кровь и мел. Через час, вырванный из спешащей в обе стороны толпы прохожий вряд ли бы ответил на вопрос, что здесь произошло. Мираж города продолжал жить собственной, то есть не заботящейся о своих составляющих жизнью.
Валерий вбежал по ступенькам невзрачного здания наркологического центра, и уже в коридоре сбавил шаг. Он нёс в себе темп суетной уличной атмосферы. Здесь же не торопились. Заморённый калейдоскопом предыдущего Валерий не замечал катастрофического различия улицы и больницы. Страдая разновидностью познавательной слепоты, он видел, мгновенно и надолго запоминая индивидуальности, но придавал мало значения смене сообществ и сред. Для Валерия впопыхах дня подростки в коридоре были продолжением тех, кого он встречал вне. Из-за того, что эти дольше находились в помещении, краска сбежала с лиц, как у растений в отсутствии солнца. Однако, повадки подростков не изменились. Подобно другим не пойманным, эти хотели бежать действительности, закрыться в искусственном мире. Наушниками плеера они блокировали слуховой канал, через который не нравящаяся реальность прорывалась к ним. Они хотели изменить информацию, поступающую и через остальные органы чувств, но состояние науки ещё не открыло таких возможностей для кайфа.
Пройдя через групповку худосочных мальчиков и девочек, Валерий толкнулся в ординаторскую. Здесь он разыскал заведующую, с которой предстоял неприятный разговор.
Маленькие, холодные неприятные глаза, за геометрически правильными квадратами очков, сухой поджатый рот, впалые тонированные щёки, стареющая кожа шеи, перекрытая высоким воротником пуловера. Заведующая суицидальным отделением, она возглавляла клинику, могла бы служить классическим примером убийцы Ламброзо. Валерий всегда не уютно ощущал себя у психиатра. Женщина в белом халате словно воспользовалась случаем, чтобы изучить его самого под предлогом беседы о дочери. Беседа носила странный характер. Она говорила, он слушал, но знал, женщина внимательно наблюдает за всеми реакциями на то, что и как он отвечает. Он старался сохранять однообразное тревожно- внимательное выражение лица, внутри же бился необузданный страх, что он не контролирует себя, что лицо его не значительно, но всё-таки меняется, издаёт гримасы, по которым можно судить, что он думает, главное, что лжет. Наверное, если бы он мысленно напал на неё, стал бы её хотя бы словами морально раздевать, как раздевала его она, она бы смешалась и отступила, но он был так потерян, что заботился не о нападении, а лишь о защите. Из-за плохих отношений с женой он давно не спал с ней. И теперь перед ним вызывающе-призывающе поблёскивали при повороте головы стёкла очков, шевелились губы, раскачивались и перебирались под белым халатом женские ноги. Всё одновременно возбуждало и останавливало, потому что, как и жена, испытывавшая его женщина говорила гадости. Рассказывала она про дочь, которую лечила. Он слушал страшные вещи, и в голове не укладывалось, как случилось, что они с женой просмотрели её. Виноваты они, что-то они делали не так, раз такое случилось. Вроде бы всегда они были внимательны к дочери. В детстве он гулял с ней, они играли в надувной мяч, бросая друг другу. Потом дочь ходила в сад. Они с женой работали. Однажды дочь заболела, её оставили дома. Он приехал на обед, жена обедая на работе практически не готовила, так что-нибудь на скорую руку, он готовил сам, яичницу или сосиски с салатом из замороженных продуктов, если в холодильнике им с дочерью не оставляли что-нибудь разогреть. В тот день, открыв дверь, он услышал ужасный крик. По полу полз огромный паук крестоносец. Пятилетняя дочь в страхе запрыгнула на диван. Он никогда не видел пауков в кулак, и сам боялся этой гадости, но пересилив себя, наступил на насекомое, выступив как освободитель. Как ни смешно, отношения с дочерью после этого случая сделались более доверительными, хотя она по-прежнему предпочитала мать. Потом дочь пошла в школу, появились подруги, увлечение музыкой, купили музыкальный центр. Стены своей комнаты дочь обклеила фотографиями известных эстрадных исполнителей. Слушая через наушники музыку, она за полночь лежала в постели. Он мог судить об этом, замечая свет ночника в её спальни. Наконец она попалась. В бессознательном состоянии её обнаружили соседи на ступенях подъезда. Так он узнал, что она колется. До этого она пила, курила, глотала таблетки и нюхала. Он пытался спасти её, вырвать из среды, в которой она странным образом оказалась. Он вывез её на дорогой заграничный курорт. Он видел, как она страдает. Она уверяла его, что переборола себя. Они вернулись, и всё началось заново. Дочь поместили в клинику, из которой она сегодня сбежала. Нет, у него не укладывалось, как такое могло получиться. Сквозняк покачивал жалюзи на окнах, белые стены окутывали могильным саваном. Поблёскивали стёкла очков сухой сладострастной врачихи, раскачивались толстые ноги в колготках с лайкрой из-под полы белого халата. Врачиха взяла авторучку, зажала концы указательными пальцами обоих рук с длинными выкрашенными бесцветным лаком ногтями, и вращала ручку, вращала. Ручка блестела. Почему же в последнее время на локтях дочери не стало уколов? Она всегда носила длинные рукава, даже на море не загорала, чтобы не показывать в синяках локти. Всё очень просто. Она кололась в другие места, «ворота» - как они назывались. Чтобы увидеть, куда она колется, надо было снять трусы. Можете ли вы вылечить? Мы будем стараться. Наркоманами рождаются. (?!) Удовольствия, которые она у себя вызывает, тесно связаны с пищевыми и половыми инстинктами, тем более она колется под паховую складку, почти туда. Мы будем лечить, если вы её вернёте в стационар, главное чтобы она сама поняла настоятельную необходимость перемениться.
Он побрёл домой. Жена собрала чемоданы, ходила по квартире с головой, обвязанной полотенцем.