— “Совершенно секретно. Демонстрировать только при наличии письменного указания командира воинского подразделения номер семьсот тридцать один”, — раздался неожиданно громкий голос переводчика, неразличимого в темноте. И в ту же самую минуту мне вспомнилось скуластое желтовато-смуглое лицо пожилого японца. Вспомнилось его пенсне, жгуче поблескивавшее голубоватыми цейсовскими стеклами, а за стеклами — узкие испытующе-пронзительные глаза.
Я вдруг поймал себя на том, что мне нестерпимо хочется закурить.
Вот так же мучительно боролся я с желанием закурить и в тот душный, разрешившийся грозою давний августовский день, когда впервые увидел этого человека с генеральскими погонами на плечах и с профессорским пенсне на переносице.
Смотреть в глаза этому профессору когда-то значило смотреть в глаза смерти.
Предостерегающий гриф исчез, словно залитый тушью, а затем на экране снова появились иероглифы. Светлые на абсолютно черном фоне, они казались процарапанными кончиком остро заточенного ножа.
— “Экспедиция в Нинбо”, — проскандировал переводчик с подчеркнутой беспристрастностью в голосе.
Название фильма звучало вполне безобидно. Но мне-то было хорошо известно, о какой экспедиции рассказывается в этой документальной ленте — немой, но столь красноречивой в своей откровенной бесчеловечности.
И вот перед глазами замелькали кадры:
полевой аэродром — участок голой степи под белесым небом. Вдалеке — врытые в землю колья, поддерживающие ограду из колючей проволоки;
взлетная полоса, вымощенная большими бетонными плитами. Тут же крупным планом — тупоносый биплан без опознавательных знаков;
трое подсобников в комбинезонах с капюшонами до бровей, в очках и в резиновых перчатках, действуя осторожно и расчетливо, что-то прикрепляют к крыльям бипланов;
покачивая всеми четырьмя плоскостями, самолёт выруливает на взлетную дорожку, все убыстряя бег, мчится по освещенному солнцем бетону и уходит в маньчжурское небо.
На экране — за легкой дымкой — крупный населенный пункт, снятый из кабины пилота: хаос тесно прижатых друг к другу строений.
Титры.
В напряженной тишине спокойный голос переводчика:
— “Эксперимент начался”.
И вот уже крупным планом рука пилота. Пилот отработанным движением дергает на себя рычаг. С закраин плоскостей снижающегося биплана срываются мутные облачка.
И вот снова биплан бежит по летному полю, вот он уже перед ангаром из гофрированного железа.
Чуть поодаль — автомобиль с цистерной на прицепе.
Человекообразные существа в резиновых скафандрах, напоминающих водолазные, манипулируют брандспойтами, опрыскивают самолет обильно пенящимся дезинфицирующим раствором.
Затемнение и сразу же финальные кадры, выдающие преступников с головой.
По откидному трапу на землю спускаются трое.
Впереди — пожилой, невысокого роста мужчина с высокомерно выпяченной грудью. На нем кожаное полупальто-реглан без знаков различия. На впалые щеки падает тень от пенсне. Мужчина поднимает в приветственном жесте сухопарую руку и улыбается кому-то, стоящему за кадром.
“Генерал Исии Сиро!” — мысленно произношу я имя, которое мне хочется выкрикнуть на весь зал.
Вслед за генералом Исии, лично возглавлявшим налет на Нинбо, по трапу спускаются его заместитель полковник Икори и доктор Танака, научный руководитель пиратской экспедиции.
Я знаю — сейчас загорится электрический свет. Но не уйдут из памяти ненавистные лица, знакомые мне не только по фотографиям.
Не уйдет из памяти все, что было потом.
В роковой для советского народа день, 22 июня 1941 года, (министр иностранных дел Японии, небезызвестный Есукэ Мацуока, обратился к императору с просьбой о немедленной аудиенции. Хирохито принял его незамедлительно.
— Сейчас, — заявил министр, — когда началась советско-германская война, Япония должна поддержать Германию и также напасть на Россию.
Три дня спустя советский посол в Токио спросил у Мацуоки, будет ли Япония сохранять нейтралитет согласно пакту, заключенному 13 апреля 1941 года. Министр уклонился от прямого ответа.
— Основой внешней политики Японии, — сказал он, — является Тройственный пакт, и если настоящая война и пакт о нейтралитете будут находиться в противоречии с этой основой… то пакт о нейтралитете не будет иметь силы.
Одновременно Мацуока разъяснил германскому послу, что его заявление о том, что Япония будет придерживаться нейтралитета, сделано с целью “обмануть русских или оставить их в неведении, так как подготовка к войне ещё не закончена”.
В сентябре 1941 года главнокомандующий Квантунской армии генерал-майор Умезу созвал экстренное совещание. Круг приглашенных был строго ограничен: только ведущие штабисты и… бактериологи, врачи, ветеринары.
— Думаю, вы отдаете себе отчет о значении событий, которые происходят в мире, — говорил генерал. — Наш союзник — Германия находится в состоянии войны с Советским Союзом, и, как следует из последних сообщений с театра военных действий, близится час, когда германские войска одержат полную победу над своим противником. Русские, хотя мы и заключили с ними пакт о нейтралитете, являются и нашими врагами.
Генерал сделал паузу.
— Как долго мы будем соблюдать нейтралитет? — усмехнулся Умезу. — Не знаю. Однако мы должны быть готовы к любым неожиданностям. Надеюсь, господа, что вам ни к чему объяснять, что наша армия, насчитывающая полмиллиона отборных солдат, расположилась в Маньчжоу-Го не на отдых.
Генерал снова прервался. Потом продолжил:
— Господа, я собрал вас у себя для того, чтобы обсудить вопросы, связанные с одним из наиболее важных участков наших военных приготовлений. Я имею в виду бактериологическое оружие. Мы уже располагаем двумя крупными центрами, где исследования и производство болезнетворных микробов поставлены на конвейер. В этих научных центрах и в их филиалах проведено уже много экспериментов, и их результаты убеждают нас, что бактериологическое оружие может стать тем средством, которое поможет победить и уничтожить противника…
Вернувшись из Чанчуня, генерал Исии собрал своих подчиненных.
— Наши научные исследования и работы в области изучения методов ведения бактериологической войны высшее военное командование удостоило высокой оценки, — сказал он. — Действительно, сделано нами немало, — продолжал он. — Однако события, происходящие в Европе, требуют от нас, чтобы мы работали еще интенсивнее. Не исключено, что в ближайшем будущем бактериологическое оружие будет пущено в ход против наших ближайших соседей. Экспедиция в Нинбо принесла, как вы помните, хорошие результаты. Теперь согласно плану, одобренному в Токио, мы должны организовать новую экспедицию в Центральный Китай…
Через несколько недель экспедиция отправилась в путь. На этот раз возглавлял ее полковник Оота. Целью экспедиции было, как подчеркивалось в приказе главнокомандующего Квантунской армии, посеять панику в тылу войск противника, дислоцирующихся в районе города Чангте.
В экспедиции приняло участие около ста человек, в том числе тридцать специалистов-бактериологов. Так же как и при налете на Нинбо, зараженных чумою блох разбрасывали с самолетов. Однако на этот раз с большей высоты.
Результаты операции, как докладывал позже полковник Оота, были удовлетворительные. Японцам удалось вызнать локальную эпидемию чумы и на несколько месяцев дезорганизовать работу железнодорожного транспорта. Китайцы вынуждены были временно закрыть эту линию. В рапорте Ооты не упоминалось, о том, что жертвами эпидемии стали свыше 2 тысяч мирных жителей.
Летом 1942 года из Харбина отправилась еще одна экспедиционная группа численностью в двести человек. С собою они везли 25 килограммов зачумленных блох и 130 килограммов бактерий паратифа и сибирской язвы.