– Что-то вроде, – пробурчал Никольский.
Американец задал ему несколько довольно профанских вопросов о работе разгрузчика, а потом вдруг повернулся ко мне.
– У вас такое серьезное лицо, – произнес он с улыбкой. – Девушкам нужно чаще улыбаться. Здесь, вдали от Земли, мы очень скучаем по вашим улыбкам.
Наверное, лицо у меня стало еще «серьезнее». Гость аж попятился немного.
– Не мешайте работать, – процедила я, демонстративно отворачиваясь к экранам.
Ну вот, теперь общее мнение, что характер у меня мерзкий, приобретет наконец международный статус.
– А ты бы с ним пообщалась, – скучным тоном обронил Никольский, когда американец нас наконец покинул. – Может, узнала бы чего…
– Хреновая из меня Мата Хари, Константин Евгеньевич. Не с моей, как говорится, харей. Да и чего с него взять, придурочного? Улыбок ему не хватает, видите ли… Производственные секреты у них выведывать? Так у нас геологоразведка не хуже всех этих корпорэйшенов работает.
Завхоз покачал головой, и по его лицу я поняла, что он еще вернется к этой теме. Уж по крайней мере, новый предмет шуток на ближайшую неделю из нее состряпает. Тут, на базе, где новые лица появляются в лучшем случае раз в два года, когда транспорт приходит с Земли, а не с промежуточных баз, каждая новая сплетня – на вес золота.
Раздражение на них обоих – завхоза и американца – неуклонно копилось и, в итоге, разрядилось в виде грома и молний на голову попавшемуся мне уже во внутреннем коридоре станции аспиранта Никиты.
– Гуляем, да? А в лаборатории кто?
– Я Лене ключ оставил, она…
– Она стажер и по технике безопасности не должна быть одна! Хочешь, чтоб из-за твоей безответственности…
Знаете, есть такая порода зловредных теток, разного, впрочем, возраста и даже пола, но единых по сути своего взаимодействия с миром. Еще одно клише из старых фильмов, наряду с бородатым завхозом: уборщица со шваброй, кричащая «Куда по помытому?». Или, собственно, вахтер на входе в некое учреждение – «Без документов не пропущу». Конечно, с развитием автоматики уборщицы со швабрами оказались на свалке истории, и пришлось им искать себе иные ниши. Получив некие властные полномочия и не обладая при том волшебной способностью организовать все как надо с самого начала, они только и делают, что тычут других носом в сделанные ошибки. А потом еще ходят по пятам и повторяют, повторяют, повторяют специально для революционно настроенной молодежи правила и инструкции, которые эту молодежь вполне закономерно возмущают и ограничивают ее, молодежи, вдохновенный полет мысли.
Право же, только став одной из них, понимаешь суть. Ответственность за других – вот что давит на плечи, заставляя отращивать горб бабы-яги.
Великие фантасты прошлого – мечтатели и оптимисты – были уверены, что к звездам полетят не бородатые завхозы и злые мелочные тетки. В их произведениях прекрасноликие и гармонично сложенные юноши и девушки в серебряных костюмах покоряют Галактику, периодически отвлекаясь на чтение поэм о красоте увиденных туманностей.
Мои нынешние стажеры ни за что не поверят, что я тоже когда-то писала стихи. А ведь их даже печатали в университетской газете, среди прочих возвышенных творений, пропитанных неземным пафосом. «Лучистые созвездия» соседствовали в них с такими тяжеловесными эпитетами, как «интергалактический» или даже, да простят меня великие фантасты, «гиперпространственный» и «квазитрехмерный».
Все наше поколение так или иначе «болело» космосом. Новый щтамм социального вируса столетней давности, новый виток гордого шествия Человечества по просторам Вселенной…
– Сейчас контейнер приедет, его Лена разгружать будет? Она половину реактивов еще в глаза не видела! А ты…
…Наше поколение… вот аспирант Никита – он «наше поколение» или уже следующее? Разница между нами – меньше десятка лет, но все меняется так стремительно на родной Земле, что уже и не скажешь однозначно. Его ровесники со школьных лет осаждают тренажерные залы, прося программу «как у космонавтов». Заканчивают экстерном все, что могут, дипломы делают в основном «с прицелом» на космос. Взгляды устремлены вверх, походка пружинит, в голосах – непоколебимая уверенность в том, что завтрашний день будет лучше вчерашнего.
И сколько же шуму было в мировом сообществе, когда полетела первая партия таких вот «стажеров»! «Бесчеловечный тоталитарный режим» использует «детей» как «пушечное мясо» в опаснейшей миссии! Тоже мне, детей нашли.
«Молодым везде у нас дорога!» гласит один из удачно реанимированных старых лозунгов. Когда-то были агитплакаты, теперь – распространяемые в интернете «мемы». Второе эффективнее, засядет в голове картинка – хрен выкинешь потом.
Я так скажу: что было бы действительно, так это не пускать их в экспедиции. Молодежь всегда рвется на фронтир, на передний край, где бы он ни был – в тайге, в космосе…
Кого ж еще посылать в десятилетние экспедиции, как не выпускников-аспирантов? Вернувшись, они, возможно, даже будут в состоянии слетать еще раз, передавая бесценный опыт новому поколению.
Ну, допустим, я диссертацию еще на Земле защищала. А в целом – да, именно такими были и мы. Первое поколение, родившееся в обновленном Союзе. Дети новой эпохи! На родителей поглядывали свысока, все лишнее безжалостно клеймили «отрыжкой потребительского общества». Стихи, да… разговоры до утра на студенческих кухнях, дискуссии о прошлом и о будущем. Восторг от получения первой «настоящей» темы исследований. Будущее лежало в раскрытых ладонях; казалось, из всех проблем, стоящих на пути, страшнейшая – злой научник, в пятый раз заставляющий переписывать статью, да функционеры с кафедры, надоедающие со скучной отчетностью. У, бюрократы, ретрограды, пережитки капитализма! Нет уж, в космос мы их с собой ни за что не возьмем. Чтобы перешагнуть этот барьер, нужно мыслить творчески, нестандартно. Новая наука будет синтезом науки и искусства, вещали особо вдохновенные субъекты, запрыгивая в порыве вдохновения на стол. Космос – это поэзия, космос – это музыка!..
… музыка грохочущих по рельсам пятитонных контейнеров.
Я ведь не жалуюсь. Работая здесь, быстро понимаешь: такую роскошь, как «узкая специализация», внеземные колонии и базы не скоро смогут себе позволить. Поэтому кандидаты наук принимают грузы, доктора занимаются сваркой в вакууме, инженеры ухаживают за опытными теплицами, и так далее. Слишком мало нас тут, окопавшихся в окружении враждебной и чуждой среды. Тут не до церемоний: руки есть – хватай инструмент и делай что-нибудь полезное. Ну и, конечно, основных обязанностей твоих никто не отменял. Вот сейчас моя обязанность – понять, почему при добавлении в сообщество бактерий, успешно перерабатывающих марсианскую почву, всего одного вида, все сообщество работать перестает. Причем не во всех пробах, а каким-то совершенно, на первый взгляд, случайным образом.
И топаем мы с понуро опустившим плечи аспирантом в лабораторию, где нас ждут бесконечные горы чашек Петри, заполненных красноватым марсианским грунтом.
Знаю я, куда он «намыливался» – к инженерам в отсек. Зазноба там у него, как донесла до меня «голубиная почта» местных сплетен.
А работать кто будет, спрашивается?
Так вот и превращаешься в мерзкую занудную тетку. Но я ведь права, нет?
Не цветут еще на Марсе яблони, чтоб под ними детишек делать. Не цветут, проклятые! Им, чтоб цвести и расти, почва нужна. И магнитное поле, чтоб атмосферу держать. С проблемой поля, допустим, физики с инженерами сейчас возятся, вроде есть у них разумное решение, для начала, можно и в закрытых теплицах выращивать… А вот почва – образование, что называется, биогенное. Без живых организмов, получается, взять ее неоткуда. А кто у нас самые неприхотливые и быстро размножающиеся живые организмы? Собственно, бактерии и есть. И к радиации некоторые устойчивы, и к замерзанию. И полезными генами, эту устойчивость передающими, они друг с другом радостно «поделятся» – никакой генной инженерии не надо. Хотя, конечно, и без нее в нашем проекте не обошлось. А началось все с бактерий-экстремофилов. Ну, таких, что обитают черт-те где. Некоторых с глубоководья достают, некоторых – на свалках ядерных отходов откапывают. Их-то в итоге советская наука и наградила правом первопроходцев в деле колонизации Марса. В Европе и Штатах тоже, конечно, разработки велись, но мы успели первыми. Застолбили, так сказать, приоритет.