Бюрократия, как известно, в течение десятилетий создала для себя огромную систему институтов. В 1987 году советская экономическая бюрократия состояла из 38 государственных комитетов, 33 всесоюзных министерств и более 300 региональных министерств и ведомств[275]. Литература по этой тематике, ссылаясь на Аганбегяна, подчеркивает, что упомянутые здесь примерно 400 органов располагали собственной бюрократией: отделы, управления, учревдения и другие подразделения. Много миллионов людей были заняты на примерно 1,3 миллионах производственных подразделений (43 тысячи государственных предприятий, 26 тысяч строительных организаций, 47 тысяч сельскохозяйственных подразделений, 260 тысяч учреждений в сфере обслуживания и более миллиона точек розничной торговли). Всё это означало, что на этом уровне управления работало 17 миллионов человек, что составляло 15 % всего контингента занятых. Но и верхний менеджмент насчитывал около 3 миллионов человек.
Инициаторы перестройки ожидали подрыва этой бюрократической бетонной крепости от воздействия рабочего самоуправления и гласности. Аганбегян рассказывал об определённых успехах выборов директоров заводов на основании их программ и концепций развития, вследствие чего фактически уже не трудящиеся коллективы были в подчинении у директора, а наоборот; или, по крайней мере, складывались дополняющие друг друга отношения. Тем самым, как казалось, была обеспечена социалистическая направленность экономической реформы, менеджмент не мог выступить в качестве самостоятельной силы против рабочих, и у государства была ограниченная возможность произвольного и чрезмерного вмешательства в экономику.
Короткое время представлялось, что тенденции самоуправления в экономики строятся на крепкой базе. Ведь ещё в 1983 году Андропов[276] (который был знаком с этим, в том числе, по известному и своеобразному венгерскому опыту) поставил вопрос о возможности самоуправления, чтобы ограничивать и сбалансировать, с одной стороны, бюрократию, с другой стороны, последствия рыночных реформ. Однако сданные в аренду небольшие торговые точки показали, что товары из государственной сферы перекочевали – сначала по тройной цене – в арендный, «капиталистический» сектор. Андропов пытался уравновесить это как дисциплинарными мерами, так и «общественным» контролем.
Попытки ослабить центральное управление через рынок и рыночные механизмы происходили с 1988 года, уже при перестройке. Основной категорией этого стал хозрасчёт, на который ссылались и «рыночники», и «самоуправленцы», конечно, с разных позиций. Это ключевое понятие «рыночного социализма» несло в себе замену директив центрального планирования политикой цен и стимулирования на местах, значительную степень самостоятельности предприятий, децентрализацию в целом. Мы видели, что с 1988 года встала проблема плюрализма собственности, которая выразилась в разрешении создавать «кооперативы». Новые формы хозяйства, естественно, были – потенциально – мелкими частными предприятиями, а уже с 1988 года они могли нанимать, согласно венгерскому опыту, работников, которые не были членами кооператива. Это явление, собственно, уже относится к предыстории приватизации, поскольку единственной целью этих кооперативов была рыночная прибыль. Опасения властей вызывало главным образом то, какими товарами будет вестись свободная торговля: уже в декабре 1988 года запретили кооперативам торговлю видеофильмами и производство алкоголя, ограничения вводились и в других областях. Государство тогда ещё не намеревалось сдавать свои позиции в пользу частного капитала: сфера, где трудилось примерно 3,1 миллионов человек (2,4 % всей рабочей силы), давала 3 % советского ВНП[277]. «Самофинансирование», обеспечивающее директорам предприятий большую самостоятельность в использовании прибылей, пришло в резкое столкновение с самоуправлением производителей. Понятно, что менеджер не был заинтересован в том, чтобы делить власть с трудовым коллективом. Менеджмент был вынужден вести борьбу на два фронта: он воевал как с центральными и местными учреждениями бюрократического управления, так и с советами, организациями наёмных работников (производственные советы, профсоюзы и пр.) Против государственной централизации он объединялся с трудящимися, а против устремлений трудящихся опирался на рыночные механизмы, рассчитывая на поддержку государственной власти. Как мы уже подчёркивали, наименее разработанным моментом всей концепции самоуправления было то, каким образом может подключиться система общественного самоуправления к мировой экономике, как впишется в неё, как сможет интегрироваться, или – наоборот – как отключится от неё. Одновременно можно было бы учесть все три тенденции. Либерализм (неолиберализм) чувствовал себя на коне именно в этой точке, поскольку марксисты не могли дать адекватный ответ на «вызовы глобализации».
275
См.: Paul R. Gregory: Restructuring the Soviet economic bureaucracy. Cambridge University Press, N. Y., Melbourne, Sydney, 1990. 2.
276
Ю. В. Андропов. Карл Маркс и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР. // «Коммунист», 1983. № 3.