Сегодня тема СССР рассматривается не только через призму утраченных ценностей, но и, может быть, еще в большей степени как некий прецедент того типа реальности, который нес в себе, хотя бы в масштабах полувековой истории, перспективу развития, причем такую, которая определяла в значительной степени магистраль мировой истории всего XX века. Неслучайно советская культура явила собою новый тип культуры – всемирной, став в определенном смысле «точкой схода» культур всех народов мира.
Содержание этой перспективы, противоречивость сопряжения ее с жизненными интересами человека (не только срветского) получило свое художественное выражение в советском искусстве, в котором образ «пути», «дороги» является одним из доминирующих. В то же время эта перспектива, порожденная революционными преобразованиями 1920-х гг. являлась одновременно вызовом другой стороне действительности, подчиненной инерции исторически изжитых форм, в которых уже было невозможным разрешение ее перезревших противоречий. Столкновение этих разных векторов и потенциалов исторического развития определяло общественную драматургию и советской истории, и советской культуры, и советского человека.
Сегодня в постсоветской России более заметным становится общественный запрос не столько даже на историческую перспективу, сколько хотя бы на просматривание этой самой перспективы (это отнюдь не тавтология), причем независимо от предпочтения той или иной ее модели (линейной, сферической, обратной, панорамной). Более того, ее поиск связан еще с идеей обретения такой онтологической опоры, которая позволила бы, говоря словами А. Блока, «…предъявлять безмерные требования к жизни: все или ничего; ждать нежданного; верить не в то “чего нет на свете”, а в то, что должно быть».
Так что, сегодняшний интерес к теме СССР – это скорее попытка «навести мосты», но не только из настоящего в прошлое, но и из будущего в настоящее. В связи с этим рассмотрим основные стороны современной действительности, определяющие положение и роль человека в российском обществе, ибо это центральная проблема и философии, и культуры.
Как известно, понятие «переход» предполагает развитие нового этапа системы на основе разрешения противоречий ее предшествующего периода. Говоря языком диалектики, «переход» предполагает отрицание отрицания предшествующего состояния системы. «Переход» же от советской системы к постсоветской в действительности осуществился вне классической диалектики исторического развития, т. е. не на основе позитивной критики (отрицания отрицания), а в форме лишь негативного («голого», «пустого») отрицания всей советской системы в целом как таковой. На этой же основе, т. е. на основе деконструктивной (разрушительной) негации советской системы как раз и возникала постсоветская реальность. Но, возникая из логики распада, она сама являлась продуктом разложения. Именно этот деконструктивный генезис и определил общественную природу всей российской системы в целом (экономику, социальные отношения, политику), ее дух всеобщей эсхатологии. Это особенно откровенно проявилось в «новой» культуре, которая даже получила свое название – «российская», но при этом она так и не обрела своего имени[310], понимая под этим то, что связано с образом человека и мира, к которым она обращена и от имени которых она себя являет.
Все это говорит о том, что осуществляемые преобразования в сущности явились принуждением к негативному (не диалектическому) отрицанию советской системы, а это значит, что еще и принуждением к негативному отрицанию самого потенциала развития. Так что переход по либеральной модели породил ситуацию, при которой, с одной стороны, сохранялись важнейшие противоречия советской системы, которые требовали своего диалектического разрешения, а с другой потенциал, необходимый для их разрешения, оказался разрушен этой же либеральной моделью. Противоречие налицо. Сам по себе факт противоречия для системы не опасен, ибо, как хорошо известно, противоречие является условием ее развития. Но именно этот вид противоречия для системы оказался смертельно опасным, ибо, потенциал ее развития, будучи разрушенным, теперь являл собой ничто, а это значит, что данное противоречие в диалектическом отношении оказалось «обесточенным».
310
Уже в период своего зарождения – в 1920-е гг. советская культура имела несколько названий: новая, пролетарская, интернациональная, совдеповская, социалистическая, всемирная, революционная и т. п.