Мать Арбатовой в 1941 году была студенткой уже 2-го курса мединститута, а медики – военно-учетная специальность, то есть она обязана была доучиться в мединституте, как с началом войны обязаны были доучиться курсанты военных училищ. Но она само собой отбыла из института вместе с отцом в Петропавловск, там окончила курсы счетоводов и быстро заняла место главбуха райфинотдела, что и немудрено, хотя другие девушки в то же время уходили на курсы медсестер и на фронт.
Потом семья вернулась в Москву, и мать Арбатовой поступила в Ветеринарный институт (видимо, в медицинский дорога была все же заказана). «Окончила институт с красным дипломом, была признана лучшей студенткой курса, но при институте оставлена не была, а получила распределение в Калининскую область». «Фиг вам, а не работа в Калининской области», – вероятно, мысленно сказала мама бесплатно выучившему ее Советскому Союзу и благодаря профессору (своему другу) осталась в Москве. «Несмотря на красный диплом, еврейке на работу было устроиться трудно», – тут же сетует Арбатова, по обыкновению не соображая, что пишет. Как «трудно»? Ведь ее же, ветеринара, послали на работу в Калининскую область!
К началу 50-х мать отбивает у своей подруги мужа – будущего отца Арбатовой. Того высылают в Муром, и мечты о замужестве прекрасной 29-летней еврейской девушки долго висят на волоске, судя по тому, что отец Арбатовой женился на ней, возможно, «как честный человек», поскольку через три недели после свадьбы уже родился ребенок.
«Еврейка с красным дипломом» тут же и (пока был жив муж) бросила любую работу, даже по дому и воспитанию детей. Отец Арбатовой содержал ее, двоих детей, няню и домработницу. А мать Арбатовой, как пишет дочь, занималась в основном любовниками. Скажем, когда в Москве, куда они вернулись из Мурома, отца все же добил инфаркт, мать Арбатовой на поминках по мужу очень расстроило то обстоятельство, что ее сидящий за поминальным столом любовник занимался не ею, неутешной вдовой, а нагло заигрывал с совсем посторонней женщиной.
И смерть мужа не заставила мать Арбатовой работать, она жила на пенсии от Советского Союза: за потерю мужа и на воспитание детей, одновременно страдая болезнью сердца и прося помощи у своего отца – Ильи. Но агроном Илья, как и его отец, прадед Арбатовой, в старости все деньги тратил исключительно на любовниц и дочери не помогал, сетует в своих мемуарах злопамятная Арбатова.
Такая вот семейка любвеобильных чижей, берущих от Советского Союза столько, сколько могли заглотить, но мало дающих ему взамен. Это моя оценка, а Арбатова оценивает ситуацию иначе и называет мать: «красотка из хорошей семьи». Ни хрена себе «хорошая семья», остается сказать мне. А кого же тогда называть зайчихой из похотливого крольчатника? (Сама Арбатова, кстати, до деталей повторила жизнь матери.)
Вот вам среда, из которой возросла советская интеллигенция. Вы скажете, что это избранный народ. Чепуха! Я жил в то же время, знал много избранных семей (правда, вне Москвы), но такого не встречал. Москва легкостью холуяжа у высоких начальников, легкостью получения от них халявы стягивала к себе паразитов всех национальностей.
Если есть определенная среда людей, смысл и цель жизни которых сводится к тому, чтобы на халяву пожрать и потрахаться, а также развлечь себя заученными словами из книг, смысла которых чаще всего не понимали даже их авторы, то кого эта среда может взрастить?
Только дебилов, только органических идиотов.
Я где-то читал, что были случаи, когда дети, как Маугли, действительно выживали среди зверей. Утверждают, что если этот ребенок проживет среди животных свыше определенного времени, то восстановить его интеллект, его ум, уже невозможно, человеком он уже никогда не станет.
У нас другой случай – эти интеллигентные чижи искусственно отгородили себя от огромного и многообразного мира, оставив себе только животное удовлетворение чувств (инстинктов). Да, эти чижи знают и помнят слова из жизни остального мира, но не видя и не стремясь понять, что стоит за этими словами, они искусственно погружают себя в среду, аналогичную среде животных. По своему уму они людьми стать не могут, в мире людей они остаются беспомощными дебилами.
Такой интеллигент может знать слова «болт» и «гайка», но никогда их не видеть и не желать знать их функции и устройство – это знания для быдла. Посадите такого интеллигента и обезьяну в сарайчик и изнутри заприте двери всего лишь этими болтом и гайкой, легко раскручивающимися руками. Подожгите сарайчик – и эти организмы будут одинаково беспомощны. А ведь интеллигент из этого мысленного эксперимента, в отличие от обезьяны, может наизусть цитировать Бодлера и Кафку, Ницше и Шопенгауэра. Он может страшно гордиться тем, что цитировать эти тексты (повторять наизусть слова) может лишь небольшое количество людей, и по этому поводу считать себя исключительно умным – интеллектуалом. Но этот «интеллектуал» сдохнет в этом сарайчике вместе с обезьяной как животное, сдохнет просто потому, что не имеет знаний для реальной жизни, а заученные им цитаты «из умных книг» никому в реальной жизни не нужны. Мозг такого «интеллектуала» потерял способность искать самостоятельные решения. Он простак.