Кошка Кулиса, откликавшаяся молчанием, только ушки шевелились, также на Кулю и Кулек, мгновенно, как это свойственно всем кошкам и некоторым самым прекрасным из женщин, заставляла любить себя всех, кто появлялся в радиусе трех-пяти метров от нее и оставался в этой зоне хотя бы на день-два. Вот и наш, как принято говорить, герой оказался в этой зоне любви. Он просто без всякого смысла сидел на стуле, несколько в стороне от центра комнаты, еще не освоившись на площади новой жены (свою квартиру он, конечно, оставил предыдущей), когда Куля прыгнула ему на колени. Юрий Ильич застыл, испытывая некоторое неудобство и даже брезгливость, поскольку кошка своими ногами недавно становилась в унитаз, которым пользовалась, заметим к ее чести, весьма ловко, а теперь она этими же ногами топталась по его голым ногам, поскольку молодой муж был по-домашнему, в трусах. Не зная, что делать, так как новая жена кошку обожала, а он все еще, вот уже месяц, почти обожал жену, бедняга попытался спихнуть животное самым деликатнейшим образом, однако ничего из этого не вышло. Кулиса – как это обычно делают и упомянутые женщины – немедленно применила пресловутую политику кнута и пряника одновременно, а именно: вцепилась Юрию Ильичу в ноги всеми мелкими, но очень остренькими когтями и крепко потерлась головой о его голый живот, покрытый малосимпатичной, но тоже шерстью. А потом посмотрела вверх своими виноградного цвета и формы глазами, прямо объекту своих чар в глаза.
И пропал мужчина, растекся любовью, растерял не то что бдительность, но и последний здравый смысл, принялся утверждать на всех углах, что кошка Кулиса обладает особым, нечеловеческой силы умом и любит его, Юрия Ильича, с нечеловеческой тоже силой. В доказательство первого сообщал о способности пользоваться унитазом, при этом задними ногами Кулиса становилась внутрь раковины, широко их расставив, чтобы не мочить, а передними руками опиралась о край устройства, так что в целом позой напоминала Ленина на каком-то съезде, молодежи, что ли. Еще и вытягивала одну руку вперед – движение было, конечно, рефлекторное и судорожное, связанное с физиологическим процессом, но очень напоминало… Тем более что нам неизвестно, не было ли рефлекторным и судорожным движение вождя на трибуне и с чем оно было связано… Да, а доказательств второго неофит-кошколюб (филинофил, строго говоря) не приводил, только закатывал глаза, как глупый актер, играющий Ромео, и говорил: «Вы не видели, как она посмотрела… И головой вот так сделала…» При этом он крутил лысой головой сорокалетнего мужика, становясь похожим не на кошку, а на барана по-чему-то.
Словом, так и пошло. То есть так пошла жизнь: Юрий Ильич, как и многие, с годами всё меньше обожал жену, то есть временами уже еле терпел, пользуясь в этом полной взаимностью, причем еще неизвестно, кто пользовался; и, тоже как многие, все больше обожал других животных – уличных собак, бездомных кошек, вездесущих ворон, хитрых и важных, как провинциальные начальники, попугаев, тихо и очень осмысленно, вопреки распространенному о них мнению, бормочущих всякую забавную ерунду, и так далее – о людях не будем. При себе же имел старую уже, очень старую кошку Кулюшку и любил ее так, что иногда – стыдно сказать – плакал, на нее глядя.
А кошка Кулиса за прошедшее с их знакомства время действительно сильно состарилась. Все больше спала, хотя, как положено кошке, и в молодости спала большую часть суток. Никогда не играла со случайно оказавшимися в ее поле зрения предметами, вроде пояса от купального халата или упавшей на пол крышечки от валокордина, при том даже, что крышечка пахла валерьянкой. А специальную веревочку для игры Юрий Ильич давно уж не брал в руки, зачем пожилую кошку огорчать воспоминаниями… И прибаливала его Кулечка: то приходилось знакомому ветеринару, приглашаемому на дом за пятьсот рублей, зубной камень кошке счищать и ушки мыть борным спиртом, то Юрий Ильич искал по лучшим ветеринарным аптекам, которых в городе стало пропасть, самый особый корм против мочекаменной болезни, она для кошек вроде как инфаркт и рак для людей – номер один…
Только одно не менялось в прекрасной Кулисе – неземная, несравненная красота, которую не только вечно влюбленный ее рыцарь видел и славил, но и совершенно посторонние люди отмечали. Шерсть Кули была белая, а подшерсток сероватый, местами почти черный. И от этого происходил потрясающий зрительный эффект: сразу после вычесывания, расчесывания и других утренних косметических процедур, вытягиваясь и меся воздух перед собой от удовлетворения, она приобретала вид фигурки из литого и полированного серебра. Всякие фигурки кошек Юрий Ильич постоянно отовсюду привозил, у него уже и коллекция составилась из нескольких сот статуэток и мелких скульптур, так что сходство мог оценить предметно (вот, пожалуйста, слово «предметно»; а еще распространяли сарказм относительно авторов, употребляющих «уникально»… ладно, это просто так). Ну, серебряная была кошка! И так уж хороша она делалась, когда вся вытягивалась вперед прямо струной, несмотря на провисший животик, а передние ее руки, то есть передние, конечно, лапы плавно плыли в пространстве, и пальцы с когтями сжимались и разжимались… Правда, происходило это недолго, потому что немолодая красавица быстро утомлялась и валилась набок, вывернув голову таким образом, чтобы смотреть на Юрия Ильича снизу томно, щуря и вдруг широко открывая виноградные глаза. Тут, бывало, он и не мог удержаться от слез.