Однако отношение к прозаку неоднозначное, и на то есть по меньшей мере две причины. Во-первых, это слишком простой выход из положения. Большинство исследований показывают, что прозак эффективен примерно так же, как когнитивная терапия, иногда чуть больше, иногда чуть меньше, но ведь принимать прозак неизмеримо проще, чем проходить терапию. Никаких ежедневных домашних заданий, никаких трудных новых навыков, никаких еженедельных сессий с терапевтом. Если придерживаешься протестантской этики и убежден, что без труда не вытащишь и рыбки из пруда, прозаку как-то не доверяешь. Во-вторых, прозак не просто облегчает состояние, он иногда меняет личность. Питер Крамер в своей книге «Слушая прозак» (Kramer, 1993) приводит клинические случаи своих пациентов, излечившихся прозаком от застарелой депрессии или тревожности, и рассказывает, насколько они изменились, стали лучше как личности – у них повысилась самооценка, они более стойко переносили житейские трудности и научились радоваться жизни, что зачастую привело к большим переменам в профессиональной и личной жизни. Эти случаи вполне соответствуют сюжету об идеальной медицине: человек всю жизнь страдает от какого-то недуга, медицинское вмешательство излечивает недуг, человек сбрасывает оковы и радуется новообретенной свободе, крупным планом – исцеленный больной весело играет с детишками, затемнение. Но еще Крамер рассказывает поразительные истории людей, которые не были больны, не соответствовали диагностическим категориям душевного расстройства, просто у них были неврозы или личностные особенности, как и практически у всех нас: они болезненно воспринимали критику, могли чувствовать себя счастливыми только в период влюбленности, были слишком требовательны к супругам и детям и склонны к излишнему контролю. Эти черты, как и любые черты характера, трудно изменить, но ведь для работы с ними и придумана разговорная терапия. Терапия, как правило, личность не меняет, зато может научить человека обходить свои проблематичные черты. Однако, когда Крамер прописывал таким людям прозак, неприятные черты сглаживались. В мгновение ока – через пять недель после начала приема прозака – исчезали привычки, за которые человек держался всю жизнь, а долгие годы психотерапии оказывались бессильны. Вот почему Крамер ввел в обращение термин «косметическая психофармакология», поскольку прозак, похоже, сулил заманчивые перспективы: теперь психиатры могли лепить и совершенствовать психику, как пластические хирурги – тело. Это ли не прогресс – или, может быть, ящик Пандоры? Прежде чем ответить, задайте себе другой вопрос: какая из этих двух фраз вам ближе – «Работай над собой и стань лучше» или «Всего превыше: верен будь себе»? В нашей культуре есть место обеим, мы приветствуем и непрерывное самосовершенствование, и аутентичность, но при этом ловко обходим противоречие, выдавая самосовершенствование за аутентичность. Получить образование – значит от двенадцати до двадцати лет посвятить развитию своего интеллектуального потенциала, а развить характер – значит посвятить всю жизнь развитию своего нравственного потенциала. Для девятилетнего ребенка быть верным себе – это, в сущности, обладать психикой и характером девятилетнего ребенка, но на самом деле он изо всех сил стремится стать идеальным, поскольку родители постоянно нагружают его занятиями после уроков и по выходным, таскают его по кружкам и секциям, не жалея времени и сил – фортепиано, рисование, спорт, религия. Если перемены постепенны и вызваны усердием ребенка, считается, что это его моральная заслуга, а перемены служат сохранению аутентичности. Но если бы существовала таблетка, улучшающая умение играть в теннис? Или амбулаторная хирургическая операция, непосредственно записывающая в мозг умение виртуозно играть на пианино? Многие из нас пришли бы в ужас от одной мысли о подобном разделении самосовершенствования и аутентичности.
Интересная штука этот ужас – особенно когда никто не становится жертвой. Я изучаю моральные реакции на безвредные нарушения табу – вроде инцеста по взаимному согласию или осквернения государственного флага, о котором никто никогда не узнает. Большинство из нас считают, что это плохо – и всё тут, хотя не могут объяснить почему (а я объясню – в главе 9). Мои исследования показывают, что многие моральные принципы, бытующие в нашем мире, определяются и направляются небольшим набором врожденных интуитивных моральных представлений, и одно из них состоит в том, что тело – это храм души (Haidt, 2001; Haidt and Joseph, 2004). Когда человек относится к своему телу как к игрушке и считает, что его единственное назначение – доставлять удовольствие, это оскорбляет или, по крайней мере, смущает даже тех, кто не верит в Бога и душу на сознательном уровне. Так что, когда застенчивая девушка делает себе пластическую операцию по изменению формы носа, увеличивает грудь, прокалывает двенадцать дырочек под пирсинг и получает рецепт на прозак, потому что сама попросила, это неприятно поражает многих из нас не меньше, чем решение приходского священника расписать церковь сценами из гаремной жизни.