Шатилова он понял сразу и полюбил за хватку в работе, за живость, за веселый и открытый нрав.
И стариковская суровость растаяла, как залежавшийся горный снег, быстро и до конца.
В тот вечер, когда жюри обнародовало свое решение, Пермяков с Шатиловым вместе вышли из цеха. Они медленно побрели по заснеженной пустой улице. Перебивая друг друга, стали обсуждать работу остальных сталеваров, кому чего не хватает, кому у кого надо поучиться.
— Ну смотри ты: Ваня Смирнов — второй подручный. Он и за первого подручного мало работал, а, выходит, он и сталеваром может. Так вот иногда с соседом живешь и не знаешь, что у него там за забором делается. Ведь правда, Ваня от печи не отходил, за мной по пятам бегал, но спрашивал мало. Чего ему спрашивать? Теории его в школе ФЗО подучили, ему только навыки… — говорил Пермяков.
На первом перекрестке их дороги расходились, но Пермяков задержал Шатилова за полу ватника, который у того даже здесь, в Сибири, был, как всегда, распахнут.
— Ну, Вася, разделили мы с тобой первое место, надо еще кое-что разделить.
— Что именно? — осведомился Шатилов, полагая, что речь идет о производственных делах.
Бутылочка у меня дома припасена, на дочкины именины.
Как-нибудь в другой раз, — деликатно отказался Шатилов.
— Нет, в этот раз — такие разы редко бывают.
Шатилов не заставил долго упрашивать себя и уже прошел несколько шагов, как вдруг спохватился:
— Дочке-то сколько лет?
— Двадцатый пошел.
— Двадцатый? — переспросил Шатилов. — Ну, тогда надо переодеться. — И, не слушая Пермякова, потащил его к себе.
Пермяков сокрушенно покачал головой, осмотрел небольшую комнату, в которой тесно стояли четыре койки.
Шатилов переоделся. Синий бостоновый костюм ладно сидел на его крепкой фигуре.
— Жил ты, я вижу, неплохо, — заметил Пермяков, с удовольствием оглядывая приятеля.
— Все мы жили хорошо. Сталевар — это звучит гордо. За полгода до войны мастером поставили. Правда, не первым был, в войну чуть не выгнали…
— Первенство от тебя не уйдет. Вижу сокола по полету.
Дома у Пермяковых не спали, и на стук вышли сразу и дочь и жена. Увидев, что отец пришел не один, девушка тотчас же исчезла.
Хозяйка дома заперла дверь и вошла в столовую, когда мужчины уже сидели за столом. Она внимательно посмотрела на мужа, стараясь угадать его настроение. Морщинистый лоб и суровые, старчески поджатые губы странно сочетались на ее лице с живыми, молодыми глазами.
— Ну что, общипали тебе перья? — с улыбкой спросила она, убедившись в том, что муж настроен весело.
— Полхвоста осталось, — в тон ей ответил Пермяков, — есть еще что кверху задирать. Разделил первое место.
— С Шатиловым? — спросила дочь из соседней комнаты.
Василий удивленно посмотрел на хозяина, потом на хозяйку.
— Он нам про вас все уши прожужжал. Уж и такой и сякой… А он у нас до мужчин не особенно влюбчивый, не то что, бывало, до баб…
— Мама! — укоризненно сказала девушка, все еще не появляясь.
«С характером», — подумал Шатилов.
Когда она вошла в комнату, Василий, не скрывая своего любопытства, взглянул на ее свежее, словно после мороза, лицо с большими темно-карими глазами.
— Так вот он какой, Шатилов! — сказала она, здороваясь. — А ведь он совсем на лешака не похож.
— На какого лешака? — смутился Пермяков.
— А ты помнишь, папа, что говорил после первой его плавки? «С этим лешаком трудно будет справиться».
— Ольга! — произнесла Анна Петровна с той же укоризненной интонацией, и все четверо засмеялись. Пермяков погрозил дочери пальцем.
Большой шелковый абажур, низко опущенный над столом, погружал комнату в мягкий полумрак. Шатилов оглянулся и увидел, что свет в спальне тоже смягчен таким же абажуром.
Анна Петровна поняла его взгляд.
— Это у нас отец затемнением занимается, — объяснила она, — устают у него глаза в цехе, вот и накупил абажуров. Слава богу, хоть настоящего затемнения еще не знали.
— И не узнаете, — твердо сказал Шатилов.
— Вы танкист? — спросила Ольга.
— Да, но по чему вы это определили?
— То, что вы в армии были, определить не трудно — выправка осталась, а в отношении специальности… — Она замялась. — Чаще всего горят танкисты.
Шатилов провел рукой по лицу:
— Нет, это не на фронте.
Разговор зашел о войне. Шатилов долго рассказывал о финской кампании, о танковых атаках, о погибших друзьях.