дто друг.
«День иной дороже года,
Год иной лишь дню подстать».
Хочет он, — мертвеет город,
Хочет, — оживёт опять.
Дань повсюду собирает,
Простодушие хваля,
Как пожар, он пожирает
Вместе с лозами поля.
* * *
Призрак ночи тает в поле,
Уступает свету мгла,
А с горийских колоколен
Уж звонят колокола.
И гремят, готовясь к строю,
У казарм ряды солдат,
И над древнею землею
На заре штыки блестят.
В грудь бия со скорбью ложной,
Негодует «патриот»,
Озирается тревожно
И в душе шпика клянет.
Тьма еще объемлет землю,
И легко ли света ждать?!
Задыхаясь, время дремлет,
Обращая взоры вспять.
Где желанная свобода?
Царь в ночи нам не дал дня;
Спас от льва, но волкам отдал,
Крестным знаменьем маня.
Мы, закованные, пляшем,
На лице — тоски печать:
Угрожают стягом нашим
Балаганы увенчать.
Нас лишив родного слова,
Сыт захваченной землей,
Торжествует царь, готовый
Всех живых душить петлей.
Но во тьме сквозит пыланье,
Разгораясь горячей;
На клинках у нас сиянье
От прадедовских мечей.
Свет с гробниц восходит к выси, —
То взывает предков прах:
И Аспиндза, и Крцаниси
Оживают вновь в боях.
* * *
В час утра тиховейный
Народ дома покинет,
Цветком оранжерейным
Проследует княгиня.
И семеня вослед ей,
В лечаке, с новой сплетней,
Стремится в городок —
Не женщина, понятно,
Скорей скоропечатня
И уличный листок.
* * *
Крик князя: «Прочь с дороги!»
Такого вы видали?
Грядет помещик строгий
При шашке и кинжале.
То — ураган всесильный,
Чья злоба всем страшна,
Коль нет еды обильной
И рогами — вина.
Дед отражал когда-то
Азийский ятаган,
А этот — завсегдатай
Духанов, бич крестьян.
Заносчивый вития,
Он — «соль» своей страны.
На деньги ль трудовые
Он пьет под визг зурны?
С зурначами он непрочь
Прокутить и день, и ночь.
Угрожает он расправой,
Поклонись не так хоть раз,
Даже конь с холеной гривой
На дыбы встает тотчас.
Со стрекозьим тонким станом
Дворянин спешит, пыля,
С князем свой досуг деля,
И кичится буйным нравом,
Месть кровавую хваля.
Витязь сей с пустым карманом
И с пустою головой
Дом давно уж пропил свой.
Сей любитель полной чаши
И не сеял, и не жал,
Но вгонял до рукояти
В тело ближнего кинжал.
Пусть судьба его слиняла,
Пусть кафтан его не нов, —
Проколоть и муху может
Острием своих усов.
— Налей! Я пью до дна!
Налей еще вина!
Ликуй, наш кров!
Сразим врагов!
* * *
Проходит переулком
Народник космоглавый,
Глася: «Осилив козни,
Восторжествует право!»
Твердит: «В былое канут
И цепи, и заботы,
Как учат по брошюрам
Нас Бюхнер с Молешотом».
У них друзей немало,
Кому в ночах не спится,
В чьих бородах и космах
Гнездо свила бы птица.
О жизни селянина
Они толкуют много
И слезы льют над хатой,
А хата — как берлога.
Оплакивают нивы
И к грозным дням боев
Цырюльников готовят
И франтов-поваров!
Ночами строят планы,
Что совершат свой суд;
Депешу Гарибальди
Восторженную шлют:
«С победой, лев! Целуем!
И мы хотим восстать!»
Ему же и Лиахвы
На карте не сыскать!
* * *
Народ в библиотеке,
А шпик дозор несет.
Не закоулок Гори —
Он Картли в бой ведет!
Опасную крамолу
Таят страницы книг;
Готовит новь к посеву
Таинственный сошник.
И вот раздался голос,
И слушает народ:
— Всю мразь и грязь эпохи
Лиахва унесет!
Уж порохом запахло…
«Как ласточка средь нив,
Весна, весна мелькнула,
Надежды разбудив!»[1]