Мао Цзэдун никак не желал согласиться с такой позицией Сталина. Он фактически, на словах признавая, что США и их союзники являются противником и КНР, и СССР, по сути дела, желал оставлять дверь открытой для того, чтобы при первой же возможности самостоятельно и отдельно повести дела с Вашингтоном, не завися при этом от СССР; более того, с точки зрения Мао Цзэдуна, будущее взаимодействие в отношениях с США могло иметь одной из своих основ общее осуждение целого ряда сторон политики России (СССР).
Мао Цзэдун был крайне недоволен тем, что Сталин не принял во внимание такой важный шаг Мао Цзэдуна, как осуждение речи госсекретаря США, но и, более того, не отнесся к КНР как к равному в правах партнеру, а начал настаивать на том, чтобы само осуждение речи Ачесона было осуществлено в форме, копировавшей советскую модель такой акции. Мао Цзэдун видел в этом поступке Сталина и отсутствие уважения к принципу равноправия, и отсутствие уважения по отношению к «братской партии» и к «братской стране». Он полагал, что он не мог уступить ни в чем, так как это означало бы соглашательство в вопросе о государственном суверенитете и национальном самоуважении.
Таким образом, Сталин и Мао Цзэдун не могли достичь взаимопонимания по этому вопросу. Они расходились принципиально, они были несовместимы в очень многом.
Сталин и Мао Цзэдун—союзники поневоле. Сталин предпочел бы иметь не равноправного партнера и союзника, а зависящих от него во всем государство и его лидера. Однако силой обстоятельств Сталин был вынужден вступать в отношения союза и оформлять эти отношения с Мао Цзэдуном. Мао Цзэдун предпочел бы независимость и самостоятельность, отдельность. Однако точно так же, силой обстоятельств, он был вынужден вступать со Сталиным в отношения союза.
Оказалось, что в беседах Сталина и Мао Цзэдуна каждый из собеседников должен был внимательно анализировать не только общий смысл сказанного, но и каждую формулировку, фразу, слово, если хотите, каждый звук или даже незвук. Дело в том, что даже молчание, неответ на вопрос тоже имели значение, содержали в себе загадку, которую предстояло разгадать, представляли собой маневр, на который приходилось реагировать. Имели значение не только высказывание или молчание, но и выражение лица. Даже с этой точки зрения общение Сталина и Мао Цзэдуна было еще более сложным, чем общение, например, Сталина с Черчиллем или Рузвельтом.
Попутно отметим также, что Мао Цзэдун также подозрительно смотрел на своих подчиненных, как и Сталин на своих. В ходе бесед в Москве это проявилось применительно к Сталину в случаях, известных нам с Н. Т. Федоренко (см. выше), а применительно к Мао Цзэдуну — в случае с Чэнь Бода (см. ниже).
Молотов и Чжоу Эньлай во время встреч Сталина и Мао Цзэдуна в Москве играли роль главных интерпретаторов и проводников сталинских и маоцзэдуновских мыслей, разъяснения их партнерам по переговорам; они служили при необходимости передаточным звеном посланий от Сталина к Мао Цзэдуну и обратно; это был необходимый компонент механизма общения между собой Сталина и Мао Цзэдуна, без которого ни тот, ни другой обойтись просто не могли. При этом Сталин и Мао Цзэдун выдвинули на передний план своих самых доверенных и лучших дипломатов: Молотова и Чжоу Эньлая. Другое дело, что Сталин счел нужным в ряде случаев подкреплять Молотова Микояном и Вышинским.
Что же касается вышеупомянутой беседы Сталина с Мао Цзэдуном по вопросу о форме реакции на речь госсекретаря США, то она так и закончилась размолвкой. Стороны остались на своих позициях.
Сталин решил тут же исправить возникшую атмосферу. Он пригласил Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая поехать тут же из Кремля на его дачу в Кунцево.
Мао Цзэдун ничего не сказал, но не возражал.
Сталин сделал необычный жест. Он предоставил заднее широкое сиденье в своем автомобиле Мао Цзэдуну и Чжоу Эньлаю, а сам вместе с Ши Чжэ разместился на откидных сиденьях. Несмотря на радушие и гостеприимство Сталина и на то, что в автомобиле все они сидели близко друг к другу, в кабине сначала царило молчание. Ши Чжэ, ощущая неловкость, а также выдавая то, что он очень нервничал, попытался заговорить со Сталиным. Он обратился к нему со словами: «Товарищ Сталин, помнится, что вы обещали побывать у нас в резиденции в гостях?» Сталин ответил: «Да, я говорил об этом. Я и сейчас не отказался от этого желания».