Подобная профессиональная аполитичность характерна была и для многих кадровых офицеров, оказавшихся добровольно или по мобилизации в составе РККА. Командовавший в 1922 — 1924 гг. 3-м стрелковым корпусом до Октября 1917-го «подполковник Грушецкий считался в полку отличным стрелком и хорошим гимнастом. До войны неоднократно получал призы за меткую стрельбу, — вспоминал А. Черепанов. — Он был вежлив с солдатами, и те относились к нему неплохо. В то же время Грушецкий мало интересовался делами батальона и большую часть времени проводил за карточным столом»1. Это характеризовало не только беспартийных командиров. «Партийные комполка, комбриги и начдивы немногим выделяются в лучшую сторону от беспартийных, — с горечью и тревогой констатировал неравнодушный политработник. — Пренебрежение к политработе, незнание ее, специфический военный дух свойственны всему комсоставу»535 536.
На Западном фронте было много командиров, исключенных из партии. Среди них — даже один прославленный герой Гражданской войны, командир 4-го стрелкового корпуса А. Павлов. Представитель Политуправления с сожалением наблюдал за постепенным возрождением дореволюционных военно-бытовых привычек и традиций. «Очень часто, — обращал он внимание на некоторые факты такого рода, — можно слышать с удовольствием рассказываемые истории о «цуке» в военных училищах, о разных дикостях царской армии. Бывают разговоры о неправильных чинопроизводствах и о том, как можно было бы быть уже поручиком, если бы не помешала революция. Многие командиры Красной Армии упорно делят себя на «павлонов», «александ-ронов», «алексеевцев» и т. д. — смотря по училищу, какое пришлось кончить. Даже канты гвардейских полков нашиваются еще на гимнастерки»'1.
Фактически уже с 1922 — 1923 гг. восстанавливаются и действуют училищные и полковые землячества, группировавшиеся вокруг «полковых музеев», в которых главной реликвией являлись сохраненные полковые знамена полков дореволюционной русской армии. Особенно это характерно было для бывших офицеров императорской гвардии. Так, в Петрограде, где было особенно много бывших офицеров-гвардейцев в форме полковых землячеств, восстанавливаются гвардейские Преображен-
С. МИ11АК0В
ский, Семеновский, Измайловский, Егерский, Финляндский, Московский полки. Вполне понятно, что в скором времени эти «группировки» бывших гвардейских офицеров оказывались в сфере внимания, наблюдения ОГГТУ, а в 1930 — 1931 гг. подверглись арестам, судебному разбирательству и репрессиям как «контрреволюционные организации». Впрочем, в Украинском военном округе и на Западном фронте также было достаточно много бывших офицеров гвардии.
Штабные документы Западного фронта 1922—1923 гг. свидетельствуют также о бытовом и «служебном» антисемитизме в командном и политическом составах фронтовых управлений, среди членов партии1. «В Смоленске погромные настроения против коммунистов и евреев...», — сообщал из Советской России
А. Гучков537 538. «В Смоленске вокруг Тухачевского группируется часть спецов и недовольных наличием жидов в армии...», — записал в своем дневнике А. фон Лампе сведения, дошедшие до него из «Совдепии»539.
О широком распространении антисемитизма в эти годы во всех слоях общества и в разных регионах, в том числе в Смоленской губернии, в Белоруссии, поступала информация в ОГПУ через его агентуру540 541. Сообщалось, в частности, об антисемитском «инциденте в пивной» в конце 1923 г. С. Есенина и трех других писателей — Орешина, Клычкова и Ганина'1. Сообщалось также о причастности Ганина к организации «Ордена русских фашистов», ликвидированной в октябре 1923 г.542. Поступала информация о «контрреволюционной организации» «белогвардейской интеллигенции» из числа воспитанников 1-го Московского кадетского корпуса. «Почти все 12 обвиняемых, проходивших по данному делу, — зафиксировано в справке ИНФО ОГПУ, —