«Небольшого роста, коренастый и плотно сколоченный... с лицом римского гладиатора и всепонимающим взглядом Сократа» — такое впечатление производила на окружающих внешность И.Вацетиса804. Иоаким Иоакимович Вацетис, или правильнее, Вациетис (1873—1938), из латышских крестьяи-батраков вышел в офицеры, окончил Академию Генерального штаба, завершив свое участие в 1-й мировой войне полковником, командиром 5-го Земгальского полка латышских стрелков. В сентябре
1918 г. стал главкомом Вооруженных сил Советской республики. Он, спасший советскую власть и большевистское правительство в июле 1918 г., беспощадно и решительно, «по-наполеоновски» пушками разметавший мятежные отряды левых эсеров, вместе с Троцким создававший регулярную Красную Армию и организовавший первые ее победы, в июле 1919 г. был отстранен и вскоре арестован как участник «заговора в Полевом штабе РВСР». И, хотя подозрения не подтвердились, боевая карьера честолюбивого главкома-латыша на этом завершилась. Он оставался в рядах Красной Армии «за прежние выдающиеся заслуги» и, видимо, не ожидал нового своего взлета в 1923 г.
«Когда я в чине полковника преподавал тактику в Академии Генерального штаба, — вспоминат генерат М.Бонч-Бруевич, — поручик Вацетис был только слушателем, и притом матоуспе-вавшим»1. Оценка генерат весьма субъективная, хотя бы потому, что отношения его с главкомом были неприязненными. В Бонч-Бруевиче, несомненно, говорило и оскорбленное чувство гене раза, конъюнктурно обойденного его вчерашним учеником «выскочкой», протежируемым Троцким.
Сравнивая своего protegee со сменившим его новым главкомом, тоже бывшим полковником, С.Каменевым, Л.Троцкий считал, что «Вацетис был упрямее, своенравнее и поддавался, несомненно, влиянию враждебных революции элементов»805 806. Троцкий отмена] «вспыльчивость и капризность» главкома807. «Вацетис был предприимчив, активен и находчив... В противоположность другим военным академикам, он не терялся в революционном хаосе, а жизнерадостно барахтатся в нем, пуская пузыри, призыва!, поощрял и отдавал приказы, даже когда не было надежды на их выполнение. В то время как прочие «спецы» больше всего боялись переступить черту своих прав, Вацетис, наоборот, в минуты вдохновения издавал декреты, забывая о существовании Совнаркома и ВЦИКа. Через год, примерно, Вацетиса обвинили в сомнительных замыслах и связях, так что пришлось его сместить. Но ничего серьезного за этими обвинениями не крылось. Возможно, что на сон грядущий он почитывал биографию Наполеона и делился нескромными мыслями с двумя-тремя офицерами»1.
1' Человек прямодушный, грубоватый, И.Вацетис трудно переносил чей-либо контроль над собой. Окружавшие его отмечали в нем «импульсивность»808 809. Он был чрезвычайно самостоятельным, волевым, стремившимся и умевшим подчинять себе других. «Обычно главком И.И.Вацетис старался обходиться без советников, — вспоминал позднее один из сотрудников его штаба, — как в штабе, так и на заседаниях РВС упорно добивался проведения в жизнь своих решений»810. Как любил повторять и позднее сам И-.Вацетис, «командир в бою — это все. Даже при комиссаре. Это диктаторская власть. Без этого нет победы»811.
Несомненно, отставка с поста главкома и арест произвели шокирующее впечатление на полковника. Обида на советскую власть и ревность к своему преемнику весьма часто прорывалась в несдержанных откровениях Вацетиса. Это порой просматривалось и в беседах, в которых он обязан был вести себя весьма сдержанно. «Много сделал на своем посту Сергей Сергеевич, но кое-что было сделано и до него», — как бы напоминал вскользь и о своих заслугах бывший главком812.
Оказавшись в августе 1923 г. в Германии, в Берлине, в разговорах с представителями русского военного зарубежья Ваце-тис давал волю своим чувствам, всему накопившемуся в его душе недовольству властью, всем своим обидам.
«Вчера у меня был после большого перерыва В.В.Колоссов-ский, — записал в своем дневнике 23 сентября 1923 г. А. фон Лампе. — ...Я высказал согласие повидаться самому с Вацети-сом, хотя мне это и неприятно морально, так как ведь... он своей работой против нас и Колчака укрепил ту самую власть жидов, которых он сейчас так не жалует!.. Не говорит ли в нем только оскорбленное повышенное самолюбие латыша, которого спихнул с хорошего и видного места новый человек. Недаром в разговоре с Колоссовским он говорил отрицательно главным образом о Каменеве, сменившем его на посту главковерха!»1