В этом отношении наиболее точен князь Касаткин-Ростовский. Он был офицером л.-г. Семеновского полка. Он рассказывает со слов очевидцев («...как передавали случайно вырвавшиеся из немецкого кольца люди...»), а точнее, как выше отмечалось, со слов подпоручика И.Н. Толстого-2, получившего информацию от участника боя 6-й роты Г.К. Эссена-2. Он, в отличие от В. Посторонкина и Р. Гуля (оба пользовались воспоми-нациями киязя), лишь предполагает, что Тухачевский «по-видимому, спал в бурке в окопе», однако точно не знает, как все началось. Зато он знает точно, со слов очевидцев («...видели, как...»), что, «когда началась стрельба... он выхватил шашку и, стреляя из револьвера, отбивался от немцев». Таким образом, Ф. Касаткин-Ростовский фактически опровергает В. Посторон-кина, предполагавшего, что Тухачевский «не использовал всех средств для ведения боя». Князь не знает точно, как его приятель оказался в плену. «Потом стало известно, что он был взят в плен», — писал он. Это действительно так. В полковых документах, по крайней мере вплоть до 1917 г., М. Тухачевский считался (подобно некоторым другим офицерам-семеновцам) «пропавшим без вести». Полагали даже, что он погиб. Г. Бенуа в своих воспоминаниях утверждает, что Тухачевский попал в плен «в бессознательном состоянии» как «получивший удар прикладом по голове». Выше я уже отмечал, что информация у Г. Бенуа была более достоверная, чем у В. Посторонкина. Она могла идти от его брата, офицера-преображенца. Л.-г. Преображенский полк действовал в непосредственной близости от л.-г. Семеновского как полки одной Петровской бригады. Нет оснований подозревать Тухачевского в трусости, объясняя этим его плен.
Уход Тухачевского к большевикам был подготовлен и сложившимися представлениями о России и Революции, порожденными главным образом «книжными» впечатлениями. Они закрепились в нем долговременной рефлексией, обусловленной вынужденным длительным бездействием его деятельной натуры в условиях плена.
...Однажды, рассуждая в плену в кругу приятелей-францу-зов о революции в России, подпоручик Тухачевский заявил, что «наша революция, я думаю, слишком отлична от вашей. И Достоевский хорошо предвидел... У нас западная цивилизация поверхностна, и от нее ничего не останется после потрясения. Мы можем более легко менять богов»308. В сформировавшемся мировоззрении «аристократа-ландскнехта» Тухачевского Русская революция была пропущена сквозь призму «Бесов» Ф. Достоевского. Суть происходивших в России событий Тухачевский видел в «смене богов», смене идей, кумиров, т. е. в смене некой внешней оболочки, в самом формальном принципе изменчивости.
Как уже отмечалось,-Русская революция привела мировоззрение подпоручика Тухачевского в условиях интернационального плена в состояние катастрофической напряженности, обостряя и обнажая наиболее чувствительные его грани. Ситуация «диалога культур», в Которой невольно оказался Тухачевский, как нельзя лучше провоцировала его на высказывания, так или иначе касавшиеся сопоставления или противостояния разных, преимущественно русской и западной культур. Поводом, вынуждавшим остро реагировать на экстремальное состояние России, ввергнутой в Революцию, естественно, служили события «новой смуты». Тухачевский, с пафосом воодушевления и надежд созерцавший издалека события и перспективы Русской революции, мотивировал свое к ней отношение собственной трактовкой, собственным пониманием. В Русской революции, как свидетельствовал П. Фервак (Р. Рур), Тухачевский усматривал, как выше уже отмечалось, прежде всего смену идей, «смену богов», внешнего обряда. Она была для него, по большому счету, эстетическим феноменом, явлением культуры и духовности. Он это красноречиво комментировал в ответе на обращенный к нему вопрос: «Месье Мишель, а скажите, вы верите в бога?»
— В бога? — Тухачевский выразил удивление. — Я не задумывался над богом... Большинство русских вообще атеисты. Все наше богослужение — это только официальный обряд... Да я атеист. И, поверьте мне, большинство русских — тоже. Обедня для нас — всего лишь официальная церемония, нечто вроде дипломатического раута. Не забывайте, что император — обладатель короны и тиары. Он папа. У нас религиозная война немыслима. У нас есть секты, но нет ересей. Ваши муки религиозной совести нам неизвестны. Заметьте, что мы презираем попов, они для нас всего лишь самые худшие из чиновников. «Попович» — это оскорбление. Однако все мы верующие, но именно потому, что у нас нет веры1...