Вот что писал об этом сам автор мемуаров.
В промежутках между первым и вторым ударом Ленин мог работать только в половину своей прежней силы. Мелкие, но грозные толчки со стороны кровеносной системы происходили все время. На одном из заседаний Политбюро, встав, чтобы передать кому-то записочку — Ленин всегда обменивался такими записочками для ускорения работы — он чуть-чуть качнулся. Я заметил это только потому, что Ленин сейчас же изменился в лице. Это было одно из многих предупреждений со стороны жизненных центров. Ленин не делал себе на этот счет иллюзий. Он со всех сторон обдумывал, как пойдет работа без него и после него. В это время у него в голове складывался тот документ, который получил впоследствии известность под именем “Завещание “. В этот же период — последние недели перед вторым ударом — Ленин имел со мной большой разговор о моей дальнейшей работе. Разговор этот ввиду его большого политического значения я тогда же повторил ряду лиц (Раковскому, И.Н. Смирнову, Сосновскому, Преображенскому и др.) (то есть только своим сторонникам, фактически предупредив их, что именно он, Троцкий, наследует от Ленина его место в партии и в стране. — Вл. К.). Уже благодаря одному этому беседа отчетливо сохранилась в моей памяти.
Дело было так. Центральный комитет союза работников просвещения нарядил делегацию ко мне и к Ленину с ходатайством о том, чтоб я взял на себя дополнительно комиссариат народного просвещения, подобно тому, как я в течение года руководил комиссариатом путей сообщения.
Ленин спросил моего мнения. Я ответил, что трудность в деле просвещения, как и во всяком другом деле, будет со стороны аппарата.
“Да, бюрократизм у нас чудовищный, —подхватил Ленин, — я ужаснулся после возвращения к работе… Но именно поэтому вам не следует, по-моему, погружаться в отдельные ведомства сверх военного“.
Горячо, настойчиво, явно волнуясь, Ленин излагал свой план.
Силы, которые он может отдавать руководящей работе, ограничены. У него три заместителя. “Вы их знаете. Каменев, конечно, умный политик, но какой же он администратор? Цурюпа болен. Рыков, пожалуй, администратор, но его придется вернуть на ВСНХ. Вам необходимо стать заместителем. Положение такое, что нам нужна радикальная личная перегруппировка“.
Я опять сослался на “аппарат“, который все более затрудняет мне работу даже и по военному ведомству.
“Вот вы и сможете перетряхнуть аппарат“, — живо подхватил Ленин, намекая на употребленное мною некогда выражение.
Я ответил, что имею в виду не только государственный бюрократизм, но и партийный; что суть всех трудностей состоит в сочетании двух аппаратов и во взаимном укрывательстве влиятельных групп, собирающихся вокруг иерархии партийных секретарей.
Ленин слушал напряженно и подтверждал мои мысли тем глубоким грудным тоном, который у него появлялся, когда он, уверившись в том, что собеседник понимает его до конца, и, отбросив неизбежные условности беседы, открыто касался самого важного и тревожного.
Чуть подумав, Ленин поставил вопрос ребром. “Вы, значит, предлагаете открыть борьбу не только против государственного бюрократизма, но и против Оргбюро ЦК?” Я рассмеялся от неожиданности. Оргбюро ЦК означало самое средоточие сталинского аппарата. “Пожалуй, выходит так“. “Ну, что ж, — продолжал Ленин, явно довольный тем, что мы назвали по имени существо вопроса, — я предлагаю вам блок: против бюрократизма вообще, против Оргбюро в частности“.
С хорошим человеком лестно заключить хороший блок, — ответил я.
Мы условились встретиться снова, через некоторое время. Ленин предлагал обдумать организационную сторону дела. Он намечал создание при ЦК Комиссии по борьбе с бюрократизмом. Мы оба должны были войти в нее. По существу эта комиссия должна была стать рычагом для разрушения сталинской фракции, как позвоночника бюрократии, и для создания таких условий в партии, которые дали бы мне возможность стать заместителем Ленина, по его мысли: преемником на посту председателя Совнаркома»{67}.
Троцкий все описывает так, как оно и было на самом деле. Не доверять ему оснований я не вижу. В описании фактов Троцкий всегда был объективен и честен. Ленин действительно пришел к этому моменту к выводу о том, что Сталина следует подвергнуть аннигиляции и на его политической карьере следует поставить крест. Нисколько не сомневаюсь в том, что, проживи Ленин еще хотя бы год, мир никогда бы не узнал политического деятеля по имени Сталин.