На следующий день Сталин снова позвонил ей и постарался загладить свою резкость. К тому времени Крупская уже успокоилась, и между ними был установлен внешний мир. Ленину она ничего не рассказала. (Расскажет в марте.) Но ее чувства наверняка дошли до больного.
Поэтому вполне объяснимо, что на следующий день Ленин продиктовал секретарю М. Володичевой текст, который и можно считать политическим завещанием. Письмо Крупской Каменеву и начало диктовки «Письма к съезду» датированы 23 декабря.
Двадцать четвертого декабря перед новой диктовкой Ленин предупредил Володичеву, что все им диктуемое является абсолютно секретным, но было уже поздно: о письме Ленина уже знали Сталин, Троцкий, Каменев, Бухарин и Орджоникидзе.
Перепуганная возможным скандалом Фотиева обратилась к Каменеву, чтобы предотвратить распространение секретной информации. Тот сразу же сообщил обо всем Сталину.
Впрочем, это уже не имело особого значения, так как главные лица, которым Ленин в своем письме дал отрицательные оценки, уже все знали. Они поняли, что Ленин начинает какую-то новую интригу, возможно, подобную той, когда он отстранил в 1906 году от реального руководства партией Красина и Богданова. Зная властолюбие, интеллект и волю Ильича, фигуранты «Письма…» должны были сильно задуматься.
Что же написал Ленин в адрес высшего партийного органа, предстоящего XII съезда партии? А вот что.
«Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе», — писал Ленин.
Для укрепления партии он рекомендовал увеличить состав ЦК на несколько десятков или даже на сотню новых членов и принять меры против раскола. Иначе говоря, Ленин предлагал уменьшить власть нынешней элиты.
Более того, он перешел к характеристике действующего руководства и особенно Сталина и Троцкого: «Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек.
Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела.
Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если наша партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно»114.
Отметив таким образом «выдающихся вождей», Ленин никого из них не предлагал в преемники.
По поводу выражения «сделавшись генсеком» возникает вопрос: а разве не сам Ленин выдвинул Сталина на этот пост? Приведем колоритные воспоминания Молотова о том, как это было.
«Неожиданно для себя в 1921 году я стал Секретарем ЦК. Из трех секретарей был секретариат: Молотов, Ярославский, Михаилов, как было опубликовано, Молотов — ответственный секретарь. Не было тогда еще первого, генерального, был ответственный. Приемные дни были опубликованы. Я встретился с Лениным. Мы с ним побеседовали по ряду вопросов, потом гуляли по Кремлю. Он говорит: „Только я вам советую: вы должны как Секретарь ЦК заниматься политической работой, всю техническую работу — на замов и помощников. Вот был у нас до сих пор Секретарем ЦК Крестинский, так он был управделами, а не Секретарь ЦК! Всякой ерундой занимался, а не политикой!“
Это — после X съезда партии. А на XI съезде появился так называемый „список десятки“ — фамилии предполагаемых членов ЦК, сторонников Ленина. И против фамилии Сталина рукой Ленина было написано: „Генеральный секретарь“. Ленин организовал фракционное собрание „десятки“. Где-то возле Свердловского зала Кремля комнату нашел, уговорились: фракционное собрание, троцкистов — нельзя, рабочую оппозицию — нельзя, демократический централизм тоже не приглашать, только одни крепкие сторонники „десятки“, то есть ленинцы. Собрал, по-моему, человек двадцать от наиболее крупных организаций перед голосованием. Сталин даже упрекнул Ленина, дескать, у нас секретное или полусекретное совещание во время съезда, как-то фракционно получается, а Ленин говорит: „Товарищ Сталин, вы-то старый, опытный фракционер! Не сомневайтесь, нам сейчас нельзя иначе. Я хочу, чтобы все были хорошо подготовлены к голосованию, надо предупредить товарищей, чтобы твердо голосовали за этот список без поправок! Список 'десятки' надо провести целиком. Есть большая опасность, что станут голосовать по лицам, добавлять: вот этот хороший литератор, его надо, этот хороший оратор — и разжижат список, опять у нас не будет большинства. А как тогда руководить!“
А ведь на X съезде Ленин запретил фракции.
И голосовали с этим примечанием в скобках. Сталин стал Генеральным. Ленину это больших трудов стоило. Но он, конечно, вопрос достаточно глубоко продумал и дал понять, на кого равняться. Ленин, видимо, посчитал, что я недостаточный политик, но в секретарях и в Политбюро меня оставил, а Сталина сделал Генеральным. Он, конечно, готовился, чувствуя болезнь свою. Видел ли он в Сталине своего преемника? Думаю, что и это могло учитываться. А для чего нужен был Генеральный секретарь? Никогда не было. Но постепенно авторитет Сталина поднялся и вырос в гораздо большее, чем предполагал Ленин или чем он даже считал желательным. Но предвидеть все, конечно, было невозможно, а в условиях острой борьбы вокруг Сталина все более сколачивалась активная группа — Дзержинский, Куйбышев, Фрунзе и другие, очень разные люди»115.
Как следует из слов Молотова, для Ленина последущее возвышение Сталина было неожиданным. Это многое объясняет в принципе.
Других претендентов на высший пост Ленин тоже резко осаживает.
«Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому.
Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил), и относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики).
Затем Пятаков — человек, несомненно, выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе»116.
Что же получается?
Троцкий — способный, но негодящий; не большевик.
Зиновьев и Каменев ненадежны.
Бухарин — схоластик, не вполне понимает марксизм.
Почему в этом ряду появился Пятаков, малопонятно. Но и тот не подходит. Думается, Ленин первоначально намеревался дать характеристику всем видным членам ЦК и по какой-то причине отказался от этой мысли.
Если сравнить оценки всех шестерых, то позиция Сталина выглядит наиболее солидной. Что с того, что «сосредоточил в своих руках необъятную власть»? Для большевика и для руководителя в этом нет греха. По-видимому, Ленин увидел, что его кадровый анализ поднимает Сталина выше других, и поэтому посчитал необходимым дополнить свое «Письмо…».
«ДОБАВЛЕНИЕ К ПИСЬМУ ОТ 24 ДЕКАБРЯ 1922 г.
Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение.