— Голова разрывается, ничего не помню.
А я его спрашиваю:
— Серёжа, а знаешь ли ты, где находишься?
— Я на Волге, — сказал он.
На наших руках скончался Серёжа.
Разведчики, минёры, связисты, подрывники, санитары к нам заходили, делились вестями, говорили, какие у наших успехи на фронте. После таких разговоров легче становилось. Ну, думаешь, скоро конец нашим страстям.
Познакомились мы с Петром Горбуновым. Он разведчиком был. Когда ранили его, он свой перебитый автомат на Мамаевом зарыл. После того мы Петра не видели. А когда окончилась война, вдруг он перед нашими глазами появился, как к родным пришёл. Ладный такой, плечистый.
— Здравствуйте, говорит, солдатки!
Детям из Москвы гостинца привёз. Сказал, что ему отпуск дали, так он за своим автоматом приехал.
— Буду его на память всю жизнь хранить, — говорил он.
Вот тогда многих мы и вспомнили, которые пали тут за Родину нашу.
Около штаба Родимцева
К. Ф. Карманова
Проводила я двух старших сыновей с заводом в эвакуацию и вернулась домой с младшим, Геннадием, шестнадцатилетним. Куда мне было ехать — больная, отекшая.
Жили мы на Пермской в своём доме — одноэтажном, каменном. Весь квартал сгорел, а наш дом цел был. Бегали мы из убежища посмотреть на него, взять что-нибудь — подушку, чайник, ложку, фонарик, а что ценное было — зарыть в землю. Муж, в армию уходя, оставил в комоде сверток со своими бумагами — грамотой за подписью товарища Орджоникидзе, пачкой старых газет «Солдат Революции» и «Власть Труда». В 1918 году он в инженерном батальоне у товарища Ворошилова служил, строил окопы у Царицына, под Воропоново. Вспомнила я, как берёг муж этот свёрток, сунула его в жестяную банку и зарыла в погребе.
Вернулась в убежище, сижу и думаю: «А что же я купчую на дом из комода вынула и оставила на столе?» Испугалась, что зайдёт кто-нибудь — возьмёт, и побежали мы с Геней домой за купчей. А на ближних улицах бой уже идёт — облака дыма и пыли кружатся, от гула и треска голова ломится. Дом наш горит уже. Стрельба, крики, пули засвистели. Рядом — домик, окна и двери выбиты, в стенах дыры.
Вбежали в этот домик, забились под диван. Я лежу, затаив дыхание, а Геня вдруг говорит мне:
— Ты, мама, не бойся, вытащи только пулю — в руке у меня застряла.
Схватила я его руку, дернула пулю — не поддаётся, второй раз дёрнула — вынула. Порвала на себе рубашку, стянула Гене руку жгутом, забинтовала.
Снаряды вблизи рвутся, домик трясётся — вот-вот развалится.
— Ползём, — говорю, — отсюда, а то убьёт.
Выползли мы на улицу. Кто-то кричит нам из глубокой ямы:
— Лезьте сюда, Клавдия Федоровна!
Яма была от упавшей бомбы. Старик Лукин, семидесятилетний, с больной дочерью Марьей забрался в неё, лежит, зовёт к себе.
— Тут хуже убьёт, — кричу ему.
Поползли мы дальше вместе с ними и на Пензенской улице в штольню залезли, в первый зигзаг. Там подземелье было в три зигзага, под самой улицей.
Военные — бойцы, командиры — все удивляются, спрашивают:
— Как вы уцелели при такой стрельбе?
Были в подземелье и гражданские — раненые. Одна девочка окровавленная — лицо, руки, ноги, всё тело иссечено мелкими осколками — кричала:
— Найдите маму скорее, пока я не умерла!
После нас бежали к Волге, чтобы не остаться у немцев, мужчина, женщина, девочка лет семи и мальчик поменьше — вся семья. Снайпер немецкий заметил их. Первым мальчика застрелил. Мать упала, как оглушённая. Отец наклонился к ней и тоже упал. Девочка растерялась, стоит, смотрит. Бойцы высунулись из подземелья, кричат ей:
— Беги, беги, скорее!
Она повернулась и побежала одна по асфальту к Волге.
У сына рука распухла, он стонал, просил пить. Я думала: Волга рядом, а хоть капельку на язык бы капнуть, смочить запекшиеся губы. Жарко, душно. Бойцы фляжки свои встряхивают — может, осталась капелька. У одного нашлось на глоток, дал Гене.
— Эх! — слышу голос другого бойца. — Вот если бы сейчас на Волгу — с четверть ведра выпил бы, а то и больше.
Кто-то еще говорит:
— Видать, не бывал ты в больших переходах.
Все ждали ночи.
С наступлением темноты три бойца пошли с вёдрами к Волге. Увы, опять тяжёлое ожидание. Спрашиваю командира:
— Что же их долго нет, может куда-нибудь перебросили?
— Только что по телефону донесли, — говорит, — один убит, двое ранено.
К рассвету все-таки принесли воду. Сколько радости было, когда нам сказали:
— Гражданские, пейте досыта.