Фикционализм окрашивает лицемерием советский язык, делает его изумительно удобным для пустословия и сообщает ему характернейшую двусмысленность, позволяющую говорить о самых сокровенных замыслах терминами плакатов и настенных лозунгов.
Но словесностью сталинский фикционализм далеко не исчерпывается. Партийная практика знает очень большое число действий, совершаемых исключительно во имя служения фикциям. Достаточно назвать всю систему советского демократизма, фиктивную решительно во всех своих деталях, начиная от акта выборов и кончая любым заседанием Верховного совета СССР или любой из входящих в него республик. Ради служения фикциям большевики создали целый ряд специальных учреждений: Институт Маркса-Энгельса-Ленина и кафедры марксизма-ленинизма во всех учебных заведениях страны, советский парламент — Совет Союза и Совет Национальностей, всевозможные показательные учреждения, предприятия и организации, школы, больницы, ясли, колхозы и пр. Не приходится говорить, что вся сеть пропагандных учреждений СССР (несущих, к слову сказать, далеко не только пропагандную нагрузку) поставлена целиком на службу фикционализму.
Работу по распространению и использованию фикций ведет вся коммунистическая партия и вся «честная и прямодушная советская общественность». На фикции же, несущие, скажем, забегая вперед, функции замаскированного приказа, опирается вся система управления, даже в таких, казалось бы, далеких от идеологии областях, как техника, хозяйство, военное дело.
Элементы фикционализма пронизывают всю советскую жизнь, они всё больше и больше врастают в быт, становясь его неотъемлемой частью. Вместе с ними врастает в быт и привычное лицемерие. Замена подлинной веры мнимым вероподобием, привычка относиться к слову, как к пустословию, как к принудительному выражению искусственного энтузиазма или негодования есть основное свойство «социалистической психики». Разрыв между действительной душевной жизнью и условными формами её выражения нормализуется, становится, если хотите, бытом.
Это несомненная победа сталинизма, но Это и зародыш смертельной для него болезни. Фикции оголяются, мифы теряют последний остаток вероподобного отношения к ним, ритуал, в свое время насыщенный известным содержанием, становится пустой и тягостной формой. Такой же проформой становится и этикет, первоначально также наполненный действительным содержанием. Так раньше, принимая участие в подписке на заем, некоторая часть граждан действительно верила, что она не только оказывает услугу государству, но что это выгодно и самим подписчикам. Участвуя в выборах известная часть верила, что это действительно демократические выборы и т. д. Говоря на собрании о самой передовой стране, о гениальности родного Сталина, опять-таки, конечно, не все, но какая-то часть присутствующих была в этом уверена.
По мере обнажения разрыва между мнимым миром пропагандных иллюзий и реальной действительностью и, что еще важнее, по мере того, как психика советских людей перевоспитывается на социалистический лад, то есть научается без внутренних конфликтов жить в резко противоречащих Друг другу различных плоскостях мнимой свободы и благополучия и действительного рабства и нищеты, элементы пропагандного воздействия, которое мир большевистских иллюзий оказывал на действительные убеждения советских граждан сходят на нет.
Иллюзии, составляющие экзотерическую сторону духовного творчества и пропагандной работы партии, хоть и по-прежнему пронизывают все стороны советской жизни, всё больше и больше отрываются от реальности. Мертворожденный мир мнимо духовного бытия, тот самый, который лежит в онтологическом замысле сталинизма, на наших глазах начинает отрываться от живой жизни, терять с ней связь, становиться всё более и более самодовлеющим. Созданная в целях угашения свободы духа большевистская псевдорелигия, по мере своей эмансипации от связей с реальностью (а только в Этой эмансипации лежит залог изгнания из неё последних остатков духовной свободы) угашает самоё себя. Утверждая свою онтологическую сущность, она тем самым теряет свое влияние на души. Она впадает в то самое Небытие, ради которого была создана. В Этом возмездие Духа за ту хулу на него, которая лежит в самом замысле сталинизма.
Пропагандное значение партийного мифотворчества, его влияние на умы из года в год уменьшается. Это не значит, однако, что уменьшается вообще его практическое значение. Ибо пропаганда есть только одна, наиболее бросающаяся в глаза, но отнюдь не самая важная нагрузка мифов и фикций. Картина самого прогрессивного, самого справедливого и самого демократического строя, как она рисуется в системе сталинского фикционализма, отнюдь не только пропагандная маска. В идиллическую картину «самой счастливой в мире страны» в её целом не верит уже никто, но отдельные элементы Этой картины, отдельные мифы и особенно фикции в очень значительной мере определяют поведение советского человека, независимо от того в какой мере он в них верит или не верит.