В июне 1967-го Косыгин прибыл в Нью-Йорк на заседание Генеральной Ассамблеи ООН, спешно созванное по требованию Советского Союза. Бурно, пылко обсуждалась резолюция по Шестидневной войне. Не удалось избежать перепалки с представителями Израиля: Косыгин даже упомянул «Бердичевские базары», а знавший русский язык Иосиф Текоа – «подвалы Лубянки». Голос Косыгина в Нью-Йорке звучал грозно. Он требовал вывода израильских войск с территории Египта, Иордании и Сирии, требовал защиты палестинского арабского государства, провозглашенного ООН еще в 1947-м. Западные державы сопротивлялись. Только в ноябре Совет Безопасности примет резолюцию с требованием к Израилю о выводе войск с оккупированной территории. Главным защитником арабских стран на международной арене стал в тот кризисный год именно Косыгин.
Тогда же, в июне 1967-го на полпути из Нью-Йорка в Вашингтон (чтобы никто из переговорщиков не выглядел гостем или паломником), в провинциальном Гласборо прошли весьма напряженные переговоры Косыгина с Линдоном Джонсоном. Косыгин проявил неуступчивость, когда впервые в истории прозвучала тема сокращения стратегических вооружений. Быстро реагировал на любое предложение – как на привычном производственном совещании. Никакой эйфории от «встречи на высшем уровне» этот опытный нарком не испытывал, обращался с главами государств уважительно и сноровисто, как повар с картошкой.
Косыгин применял во внешней политике методы воздействия на людей, утвержденные им в руководстве производством. В первые годы после отставки Хрущева, когда власть генерального секретаря еще не стала единоличной, во внешней политике на высшем уровне Советский Союз представлял Косыгин. На Западе его считали человеком дела, умеющим принимать решения, и искали встреч на высшем уровне именно с ним. Был у Косыгина и свой внешнеполитический триумф, вошедший в славную историю российской дипломатии.
Январь 1966 года, Ташкент, урегулирование индийско-пакистанского конфликта, перераставшего в страшную войну. Несколько месяцев Косыгин готовил эту встречу, предлагая конфликтующим сторонам пойти друг другу навстречу под гарантии советского премьера. И вот Айюб Хан и Шастри протягивают друг другу руки, а наш Алексей Николаевич смотрит на них, как радушный хозяин, примиривший гостей. В трудных переговорах с лидерами воюющих стран Косыгину пригодилась выдержка военных лет: он ставил рекорды по марафонским беседам, словом действовал до тех пор, пока не добивался своего. Выносливость Алексея Николаевича поражала видавших виды дипломатов. В дебюте переговоров Косыгин выделил вопросы, по которым Пакистан и Индия зашли в тупик неразрешимых разногласий. Советский Предсовмина предложил отложить рассмотрение этих проблем, но договариваться там, где точки соприкосновения есть. Этот принцип, отразивший железный рационализм Косыгина-управленца, и привел переговоры к успеху. Война была предотвращена: 10 января Шастри и Айюб Хан подписали Ташкентскую декларацию. С тех пор отношения Пакистана и Индии не стали безоблачными, но войны, большой войны, на пороге которой стояла Азия, не случилось. Посредником великого азиатского примирения стал А.Н. Косыгин – неопытный дипломат, но государственный муж, привыкший к ответственности. Будем помнить о той ташкентской встрече: даже в истории великих держав случаи подобного успеха в примирении народов нечасты. Многолетние безуспешные старания американской дипломатии не привели к миру ни в Персидском заливе, ни на Балканах. В истории современной России подобных дипломатических успехов также не было. Может быть, мы мало учились у Косыгина? Невнимательно изучали его биографию? Ведь, забывая обо всей судьбе Алексея Николаевича, понять природу ташкентского триумфа невозможно. В этой внешнеполитической истории на авансцену вышел человек, познавший цену миру на «Дороге Жизни», а роль компромисса – в ходе восстановления разрушенной советской промышленности. В период, предшествовавший Ташкентскому соглашению, в дни переговоров и в последующие годы талант А.Н. Косыгина переживал пору зрелости, золотую пору политика. Выдвиженцу Сталина было по плечу остановить войну. Никогда специально не изучая дипломатию, Косыгин в международных делах опирался на авторитет страны и на собственный авторитет талантливого и честного руководителя. Такая же дипломатия, основанная на личном таланте и преданности державе, была эффективной в Российской империи в исполнении Потемкина, Суворова, Кутузова. Косыгин развивал традицию великих государственных мужей России.
Косыгинский темп работы выдерживали не все. В ночь после подписания ташкентских соглашений в номере Виктора Суходрева раздался телефонный звонок: «Вставай! Шастри умирает!». Суходрев подумал, что секретарь советской делегации слишком старательно отметил успех переговоров – и теперь развлекается странными шутками. Но это была не шутка. Косыгин немедленно прибыл в индийскую резиденцию. Он застал лучших ташкентских кардиологов колдующими над Шастри. Надежды не было. Из Ташкента Косыгин направился в Дели, куда доставили и тело Шастри. Там он присутствовал на похоронах и, как водится, провел несколько важных встреч – например, с Индирой Ганди.