− И как Паха такого прибрал? — спросил Варуша, засаживая три по одному из ОВЛ[24]. Штука хорошая. Бьет любо дорого за два километра, жаль одиночными.
Первый достался белоглазому что подавил пулеметное гнездо. Люди там живы и потому быстро восстановили плотность огня. Вторую вкатил хапа прыгнувшего на бог весть откуда взявшегося пацаненка с отцовской м16. Третья досталась тасману. В нос. Всю морду разворотила.
Вскоре пришлось поменять винтовку на более производительный калаш. Гоминида он успел снять в прыжке. Изрешетил от головы до паха. От его сородича увернулся. Падая, двумя короткими кучно, влупил в открытую пасть. На ходу сколотив группу из шести-семи человек, Варуша метался из края в край неширокого фронта. Люди отступали. И наверное бы бросили позиции, если было куда бежать. А так, припертые к скале бились… пытались биться.
Из ночного боя много не упомнишь. Света мало, суматохи много. Стрельба, выкрики. Мертвые враги, мертвые свои. Шагнешь в сторону, и накроет тьмой, как из памяти вычеркнет.
Атаку отбили. Народу полегло предостаточно. В большой плюс можно засчитать еще одного тасмана. Попала шальная пуля в бидон с пирогелем, окатило зверюгу и сгорел заживо, не успев добежать до первого рубежа. Но вот те, что успели дел натворили. От них, пожалуй, больше всего и досталось.
− Ранены? — тронул за Варуша плечо поникшего Богуша. «Амператор» нервно тянул папиросу.
− Никки… младший…
Варуша даже не пошел глядеть на мертвого. Тасман раненых не оставляет. Исключения единичны. Никки, пятнадцати летнему подростку, не повезло. Он не из их числа.
− Сочувствую.
− Ни хуя ты не сочувствуешь! — отшвырнул окурок Богуш и тут же засмолил второй.
− Тогда понимаю вашу скорбь.
− Ни хуя ты не понимаешь! — сдерживая кашель заводился «амператор». − Можешь сказать, кого ты потерял, чтобы сочувствовать. Папашу? Ты его сам застрелил. Мать?
Варуша мотнул головой.
− Её и не помню. Но судя по тому, что на родителя я нисколько не похож, женщина была исключительно самостоятельная.
− Тогда кого? — сорвался на крик Богуш.
«Проорется, соображать начнет», − спокоен Варуша.
Гусятнику ли щадить страдающего отца? Профессия такая. Привыкаешь терять. Наверное, потому ни с чем и не с кем серьезно не связываешься. Все временно. И чувства, и дружба, и жизнь.
− Шлюшку одну.
− Шлюшку? — не понял Богуш. Как можно сравнивать гибель его сына со смертью какой-то шлюхи. Да их в городе пятьсот на тысячу. Каждая вторая подрабатывает передком.
− Именно. Рожать от меня вздумала.
− И что? Родила?
− Не смогла. Пришлось пристрелить.
− У тебя какой другой рецепт есть? — горько вздохнул Богуш. − Кроме как пристрелить.
− Есть. Но он не такой действенный, − осклабился Варуша.
Про шлюху не врал. Правда, пристрелил по другой причине. И лучше про то не вспоминать…
− С первой волной справились. Отстоим вторую, считай живы. Кто останутся. — рассуждал Варуша отвлечь Богуша. − Они придут. Темнота их союзник.
Херовый из Варуши прогнозист. Была и вторая и третья атаки. Гусятник повидал немало схваток, и с людьми и нелюдьми. Именно опыт подсказывал нелогичность действий врага. Там где оставалось дожать совсем чуть-чуть, отступали. Где сопротивление держалось уверенно, усиливали нажим. Словно не видели обходных путей, маневра, перспектив. За дураков их считать не следовало. Тогда чего они добивались? Чего хотели?
«Был бы Головач…, «− пожалел Варуша об отсутствии боевого командира.
Инспектируя позиции, он все больше убеждался в обоснованности своих подозрений. Было над чем поломать голову, над чем подумать. Времени только не было.
− Богуш! Там это…, − прилетел из ночи посыльный.
«Коппель?» − Варуша сразу не признал бывшего соратника. Крепко же его…
− Оставь, некогда мне. С сыном прощаюсь, − отмахнулся Богуш.
− Алекс там… отходит….
Богуш кинулся бежать, грузно переваливаясь с ноги на ногу. Варуша не хотел идти, но пришлось.
Юноша лежал на плаще, зажимая живот.
− Ну-ка, парень, − подсел Варуша, осторожно убирая руки с раны. Такого не доводилось видеть. Будто кто-то вырезал в брюшине круг. Не просто пырнул, а именно вырезал. Как консервную банку вскрыл.
− Лихо тебя паренек уделали.
− Врача сюда! Живо! — забегал вокруг Богуш.
Никто не пошевелился. Вольно ему врача требовать. Сам же отказался принять в обоз. Взнос мал.