Едкий туман серо-голубого порохового дыма повис над долиной. В ушах у Фрейдена звенело от непрерывного рева ружей. Сквозь пелену тумана он мог видеть, что великое множество Киллеров уже перебито, кучи трупов валяются в траве. Фрейден поднял взгляд, отыскивая на противоположном холме Вандерлинга. Старый вояка уже наполовину спустился вниз по склону. Не собирается ли этот идиот присоединиться к бойне? Барт перевел взгляд чуть выше — весь гребень заполнен сангрианами. Мужчины, женщины, дети молча наблюдают за сражением.
Барт оглянулся и увидел, что за спиной тоже давятся зрители. Лица — как восковые маски. Полное безволие и отрешенность. Но в глазах… Что-то там вспыхивает, какой-то странный огонь. Мрачные лица кривились в судорожных улыбках, ведь Народная Армия, о которой бедолаги привыкали думать как о своей, практически невредимая спускалась по склону в долину. Ох не понравилась Барту эта загадочная мимика. В душе шевельнулось тяжелое предчувствие, сродни подступающей тошноте, — холодный огонь в зрачках застывших оборванцев странно напоминал похоть; влажное мерцание, тонкая грань чего-то темного и зловещего, тенью ложащаяся на лица…
Почти с облегчением Фрейден отвел взгляд. Партизаны наконец достигли подножия холмов. Бойцы чуть поколебались, потом остановились и попытались кое-как закрепиться, поливая убийственным огнем — фактически в упор — остатки слабо огрызающихся черных гиен. Ребята как пить дать не желали подходить ближе. Кому же охота совать башку в пасть недобитого зверя?
Уцелевшие Киллеры все решили сами.
Ближе к центру долины горстка черных дьяволов внезапно сорвалась с места, не обращая внимания на свистящих вокруг свинцовых шершней, и бешено устремилась к южному крылу топчущихся на месте партизан. Стая черных демонов размахивала жуткими «звездами», маниакально завывая боевой клич.
— Убей! Убей! Убей! — рвалось с их оскаленных морд.
Часть стрелковой цепи в панике отхлынула назад, потом открыла беспорядочный огонь. Словно огромным металлическим кулаком атакующих Киллеров прижало к земле. Но было уже слишком поздно: яростный порыв воодушевил остальных. Полумертвые от истощения, обезумевшие от отчаяния, потеряв половину отряда практически без боя, Киллеры наконец взорвались. Будто выросшие из земли вороненые клинки, они поднимались по всей долине, завывая, визжа, потрясая «моргенштернами». Кровавая пена лопалась страшными пузырями на их разодранных губах. Бестии ринулись прямо под ружья повстанцев в неистовой, абсолютно лишенной страха ярости. Те, кто был тяжело ранен, — ковыляли. Те, кто не мог ковылять, — ползли. Те, кто не способен был сдвинуться с места, истерично бились о землю, присоединяя свои голоса к боевому кличу, переросшему в оглушительный вопль:
— Убей! Убей! Убей!
Это уже не сражение, а скорее — кровавая вакханалия. Уступая партизанам в численности один к трем, или даже больше, Киллеры накинулись на оторопевших бедолаг с яростью, достигшей, казалось, степени какой-то религиозной экзальтации. Орудуя тяжелыми «звездами», как теннисными ракетками, они плющили черепа, словно спелые дыни. Они впивались врагам зубами в горло, царапали ногтями лица, топтали и крушили. На какой-то момент оледеневшие от ужаса, партизаны в конце концов вступили в схватку, используя винтовки как дубинки.
Трое, четверо, пятеро повстанцев наваливались на одного Киллера. Они избивали его стальными стволами винтовок, кулаками, ногами. Не считаясь с болью от смертельных ран, поверженный Киллер вонзал зубы в кого-нибудь из своих мучителей, рубил второго окровавленной «звездой», пинал тяжелыми сапогами третьего. Дерущиеся сплелись в огромный ком извивающихся тел, стали, оскаленных зубов. Абсолютно не заботясь о собственных шкурах, Киллеры делали то, ради чего появились на свет, выращены и обучены, — они убивали.
От одного вида бойни тянуло проблеваться. Барт даже поморщился от рези в желудке. С того места, где стоял Фрейден, битва выглядела этакой сценой из ночного кошмара — гигантский тысячеголовый, тысячерукий монстр раздирает самого себя на куски в тупой агонии самоотвращения. Невероятно, но факт — Киллеры удерживают свои позиции. Сражаясь и умирая. С восторженной яростью, в непостижимом экстазе упоения смертью. Вот в драку влезла вторая цепь партизан, еще тысяча человек. Перевес теперь составлял восемь или девять к одному. И все же черные стервятники продолжали бороться, пока толпа обезумевших от страха сангриан рвала их, как шавки на охоте рвут раненого медведя.