Окруженная немецкая группировка насчитывала до 30 тысяч солдат и офицеров, имела более сотни танков. Она пробивалась в направлении Скала-Подольская и Бучач, имея намерение уйти в Румынию.
Сбив 4 апреля оборонительные заслоны 18-го стрелкового корпуса, немцы ринулись к Днестру.
Гетман был срочно вызван в штаб армии. Катуков и Шалин поставили перед ним задачу: силами 40-й гвардейской танковой бригады и артиллерией корпуса прикрыть переправу на Днестре в районе Устечко, 64-ю гвардейскую танковую бригаду вывести следом за 45-й в район Кобыловице, оставив заслоны на запад и восток, овладеть районом Базар, перекрыв таким образом пути отхода противнику[184].
Катуков не скрывал сложность поставленной задачи и тут же предупредил, что резервов у него больше нет, а у Жукова их тоже не выпросишь: слишком растянут фронт.
Задача оказалась действительно сложной, хотя поначалу командир корпуса рассчитывал обойтись одной ударной группой. Оставив в Черновцах танковую бригаду Гусаковского, а бригадой мотострелков Елина прикрыв берег Днестра, он отдал распоряжение остальными силами начать наступление в направлении Тлусте Място — Базар. Бои начались сразу же за переправой, едва части вступили на западный берег реки. Немцы открыли такой интенсивный огонь, что пришлось занимать круговую оборону.
Переправа войск замедлилась: был разбит паром. Еще сложнее обстояло дело со снабжением горючим и боеприпасами. Базы снабжения оказались за десятки километров от линии фронта — в Черткове и Копычинцах. Сухопутный путь подвоза самого необходимого исключался сразу, а чтобы наладить регулярные рейсы транспортных самолетов через Коломыю, нужно было время.
В ночь с 9 на 10 апреля 1944 года противник бросил к переправе у Устечко до двух полков пехоты. При поддержке 10 танков и дивизиона артиллерии немцы решили смять части 40-й бригады. Бой разгорелся нешуточный. Гвардейцы дрались, как говорят, не щадя живота своего, отбивались штыками и прикладами. После трех дней боев на каждый танк и артиллерийский ствол артиллерийской батареи оставалось по 10–15 снарядов. Атаки немецкой пехоты подчас приходилось отражать из танковых пушек подкалиберными и кумулятивными снарядами вопреки всем уставным требованиям.
Постепенно все же удалось наладить снабжение. Подполковник А. С. Кариман, сменивший Пуховца, и его помощник майор Н. П. Подольский нашли выход: из захваченных в прифронтовой зоне немецких складов организовали доставку сначала дизельного топлива, затем боеприпасов и продовольствия.
Бои усиливались. Вышедшая из окружения каменец-подольская группировка немцев соединилась со Станиславской. К тому же у противника появились свежие дивизии, переброшенные из Франции и Югославии. В ближайшие дни следовало ждать удара противника в направлении Незвиски, Городенки и Черновцов.
В такой ситуации держать оборону на Днестре стало весьма проблематично. Пришлось отводить войска. Каждодневные напряженные бои изматывали силы, об отдыхе говорить не приходилось. Больше всех доставалось командиру корпуса. Однажды, когда бой затих, он, еще с вечера отдав необходимые распоряжения комбригам, в небольшом домишке раскинул свою знаменитую волчью шубу, надеясь хотя бы немного вздремнуть. Рядом устроились телефонисты внутренней связи — молодой паренек, видимо, недавно призванный в армию, и уже бывалый солдат. Бойцы ужинали и обсуждали фронтовую обстановку. Говорил новобранец: «Что-то зарвался наш командир, завел черт знает куда. Хотя, конечно, и на солнце бывают пятна». «Ты о чем?» — спросил старослужащий. «Ну как тебе сказать, мы вроде и не в кольце, но в то же время отрезаны от своих», — продолжал паренек. «Ах вон оно что! Раз командир завел, стало быть, он и выведет. Это точно, такое уже бывало не раз. Ты у нас новенький, и ничего не знаешь. Командир лег спать, значит, все в частях нормально. Было бы туго, не ложился. Это — факт!» — урезонивал его старослужащий.
Подслушанный разговор двух телефонистов Андрей Лаврентьевич описал в одной из своих статей. Вот ее продолжение: «Конечно, спать я уже не мог, лежал и думал: „До чего же у нас бойцы хорошие. В самых сложных условиях обстановки не проявляют нервозности, верят в своих командиров, безраздельно верят“. Я поднялся, позвал адъютанта: „Налей телефонистам по 100 граммов водки, хорошие ребята“. А старослужащий боец говорит: „Товарищ генерал, лучше мне 200 граммов, так как мой напарник вел неважные разговорчики, а я его переубедил, правду рассказал, так сказать, воспитательную работу провел“. Я согласился с тем, что старослужащему надо дать 200 граммов, но все же дать и молодому 100 граммов: он не то чтобы не верил, а сожалел о случившемся»[185].