- Большинство людей ведь никогда не было в туннелях метро, - сказал Орловский после долгого молчания. Его дыхание было прерывистым – ходьба по шпалам была для него в диковинку. – Я имею в виду тогда… Хоть и ездили в метро каждый день.
- А сейчас большинство здешних обитателей ни за что не заставишь подняться на поверхность, - Павел поправил съезжавший с плеча автомат. - Своя философия жизни: если над головой бетонный свод – значит, есть хоть какая-то иллюзия защиты. Мне один сталкер рассказывал. С ними на выход увязался молодой паренек, уже из того поколения, что родились здесь, в метро. Так вот, он впервые в жизни увидел небо вместо бетонного потолка. Упал на землю и полчаса не то что бы не мог подняться, а даже открыть глаза. Вестибулярный аппарат настолько оказался дезориентирован, что его пришлось срочно тащить обратно. Вот так вот… Мы тоже мутируем , профессор. Незаметно для самих себя. Все больше рождается людей с атрофированным цветным зрением – врожденный дальтонизм. Природный механизм приспособления к окружающей среде неизменно срабатывает. Зачем здесь различать цвета, если их просто нет? Лишь оттенки серого и черного. И еще альбиносы – красные глаза, белые волосы, а в коже полностью отсутствует пигментация.
Павел усмехнулся.
- Новый тип человека – homo sapiens metros. Или как-то в этом роде.
- Может, оно и не так страшно, - ответил профессор после недолгого раздумья. - Природа оставила человеку разум и добавит только то, что станет необходимым в данных условиях. Природа не терпит пустоты или излишеств, только необходимое.
- Да уж, профессор. Наверняка мать-природа не могла предположить, что ее любимое детище – можно сказать, венец эволюции – сам загонит себя под землю, а все из-за чего? Разумом тоже надо уметь пользоваться. Выходит, не такие уж мы разумные.
Шорохов остановился. Луч его фонаря метнулся в сторону, выхватив из мрака шероховатую бетонную стену туннеля. Небольшая металлическая лестница в три ступеньки, изрядно попорченная ржавчиной, вела к полуприкрытой железной двери.
- Технический коридор, - пояснил он на немой вопрос Орловского. – Им пользуются те, кто хочет обойти Полянку. Я вам говорил, если помните.
- Нет, Павел, - профессор подошел поближе и посветил своим фонарем. Краска на двери давно осыпалась от влаги, уступив место замысловатым разводам плесени и грязи. – Это не тот коридор. Я помню, что он находился совсем рядом с Полянкой. Пешком не более пяти минут.
Шорохов молча осветил фонарем туннель. Из темноты выступила импровизированная баррикада, преграждавшая путь дальше. Куча всякого хлама – старые полурассыпавшиеся ящики, помятая железная бочка, какой-то крупный мусор - протянулась от стены к стене. Все это венчал длинный тяжелый рельс, неведомо кем и как сюда уложенный. На железном пруте арматуры, торчавшем из кучи, болталась маска древнего противогаза с «хоботом». Треснувшие стекла окуляров тускло блеснули в луче фонаря. Рядом висела табличка, намалеванная на куске картона: «Не испытывай судьбу».
- Что это? – спросил Орловский. Он водил фонарем из сторону в сторону, пытаясь рассмотреть все сооружение целиком.
- Своеобразное предупреждение для новичков или слишком любопытных, - ответил Павел. – Вот даже не знаю, мы-то кто? Вы, вроде, новичок, а я, получается, слишком любопытный.
Он посветил вверх – завал был невысоким, от силы метра полтора. Пнув как следует несколько ящиков, Шорохов более менее расчистил проход.
- Ну, профессор, начинается самое интересное!
Павел передвинул автомат под руку и клацнул предохранителем.
Луч фонаря тонул в расплескавшейся дальше тьме. Даже дувший до этого сквозняк куда-то исчез, словно бы они перешагнули некую черту. Воздух теперь был неподвижным и стылым, слегка холодил лицо и не нес никаких запахов.
Туннель по-прежнему убегал неведомо куда, мрак скрадывал расстояние, и невольно возникала мысль, что они шагают внутри свернувшейся в гигантскую трубу бесконечности.
Звук шагов глухо раздавался в давящей тишине.
Один раз им попалось какое-то пустое и заброшенное техническое помещение. Дверь в него была сорвана с петель и валялась рядом. Заглянув туда, они увидели лишь заваленную полуистлевшим хламом комнату, из обстановки которой сохранились только протянувшиеся вдоль одной из стен стеллажи. На самом верху сиротливо валялась строительная пластиковая каска, треснувшая с одной стороны. Судя по толстому, нетронутому слою пыли, здесь никто не появлялся многие годы.