— Это даже для меня слишком цинично, — вскинул брови Марк. — Предпочитаю думать, что люди лучше, чем кажутся.
— Я просто размышляю, — поспешил оправдаться Кирилл. — По карте ничего не ясно. Логики в ней нет. Просто видно масштаб проблемы. Общность у пропавших мы выявили, но я бы еще покатался по Озеркам и прогулялся бы по лесу. А еще потряс бы служителей правопорядка, начиная с Ершова. Почему никто не реагирует на вот это вот все?
— Ты прав, Ищейка, ты прав, — насмешливым тоном ответил Марк. — Умно делегировать полномочия людишкам. А то они что-то совсем охренели в своем захолустье, расслабились.
— Делегировать... — протянул Кирилл, смакуя слово на языке. — Хорошее слово. Подходит.
— Ага. Шесть, пора на ковер к шефу, — Марк переключился на сущность и заявил. — Подпускает, можно прыгать.
Они переместились в кабинет Константинова.
— Так, а теперь по порядку и в темпе вальса. Некогда мне тут с вами рассиживаться, — приказал Олег Дмитриевич.
Говорил в основном Кирилл. Рассказывал об их предположениях и догадках, и о том, что они успели сделать и узнать. Константинов заставил их подробно описать девушку-акудзина. Начальник долго сидел, задумавшись, пока не пришел к выводу, что таких девушек среди акудзин может быть ни одна сотня.
— И как ее найти? — нахмурился Константинов.
— Есть одна мысль, — загадочно проговорил Марк.
— Я тебе что, Нострадамус? Договаривай! — потребовал начальник.
— Скажем, пройдусь по связям, может чего дельное подскажут, — нехотя ответил Марк.
— Связи у него, видите ли... Идите, работайте. Как что будет, доложете, — проворчал Константинов и уткнулся в бумаги, делая вид, что подчиненные его больше не интересуют.
Те обменялись многозначительными взглядами и ретировались, пока начальство не передумало.
***
В этот вечер Марк прыгнул не к себе домой. Он переместился в холл роскошного особняка. Высокие потолки, большие хрустальные люстры, оригиналы известных картин на стенах, дорогие, иногда даже древние вазы на высоких постаментах, блеск мраморного пола и ступеней парадной лестницы — все это было родным и до боли знакомым.
— Я уж думала, ты совсем о нас забыл, — раздался за спиной мелодичный голос.
Марк обернулся. Миловидная блондинка с короткой модной стрижкой приблизилась и нежно обняла его. Софья Эдуардовна Голицына выглядела лет на сорок, и лишь немногие знали, что она уже разменяла седьмой десяток. Все благодаря сильной сущности, которая к тридцати годам будто останавливала для акудзин время, пока сама не начинала угасать лет через сто-сто двадцать.
— Здравствуй, мама.
Софья Эдуардовна внимательно посмотрела на сына и покачала головой.
— Выглядишь неплохо. На кухню или в гостиную?
— На кухню, конечно! — улыбнулся Марк.
Их посиделки за кухонным столом были неким ритуалом. Там было уютно и тепло, а разговор за чашкой чая дарил чувство умиротворения.
— Элина, завтра я сама приготовлю завтрак, вы можете идти, — сказала Софья Эдуардовна повару, и девушка, доделав дела, испарилась.
— Не видел ее раньше... — протянул Марк.
— Она подменяет Валентину. Двойка. Милая девушка, но, Марк, мне бы хотелось, чтобы ты обращал внимание на равных.
— Это что-то на немецком, да? — делано удивился Марк.
Софья Эдуардовна покачала головой и поставила перед ним тарелку с запечённой рыбой и пикантные брускетты.
— Я серьёзно, тебе уже тридцать. Да, по нашим меркам — ни о чем, но с твоей тягой к слабеньким сущностям и людям, я переживаю за наше наследие.
— Мама, я не собираюсь жениться, — простонал Марк. — А чем тебе не угодили человечки? Они миленькие.
— Они человечки. В остальном они меня абсолютно устраивают.
— Опять что-то на немецком, — усмехнулся Марк.
— Оставим это. Я вижу ты не настроен говорить серьезно. Расскажи мне лучше, дорогой, как ты оказался в Седьмом отделе? Сказать, что я удивлена — ничего не сказать.
— Когда вы успели развестись с отцом? — серьезно спросил Марк.
— Развестись? Ты о чем?
— Тогда просто говорите почаще, ведь это папенька меня пристроил.
У Софьи Эдуардовны вытянулось лицо, хотя, будучи представительницей древнего знатного рода, она старалась следить за мимикой даже с членами семьи.
— Он скорее бы пристроил тебя подле себя, но не в Седьмой отдел, — покачала она головой, не веря в услышанное.
— Эх, мама. Плохо ты меня знаешь, а отец, выходит, знает меня лучше.
Тень обиды мелькнула на красивом лице женщины, но она тут же взяла себя в руки.