Я разбудила её. Точно. Я ведь не единственная девочка, которая спит каждую ночь, вместо посиделок с подружками. Есть еще одна девочка, которая спит. Потому что у нее нет подружек для посиделок. На этот раз вина кольнула гораздо сильнее. Я потупила взгляд и отшагнула, обнаружив, что я продавила Тамару уже на два шага вглубь комнаты.
— Нам надо идти, профессор. Будить Милль, рисовать диагностические… — попробовала я продолжить, уже спокойнее.
— Таника, два часа ночи.
Вина всклокотала во мне, и на этот раз я была готова поспорить: это была магия Тамары.
Однако от того, что это была магия — слабее чувство не становилось.
— П-простите, профессор Тамара. — низко поклонилась я, умоляя о прощении.
— Что бы ты не планировала — я могу зайти к тебе завтра, вместо занятий. Напишу записку, чтобы тебя освободили от уроков. И тогда мы это обсудим.
Я с трудом удержалась, чтобы не броситься целовать Тамару. Она поняла! Поняла, насколько важно мне донести эту идею. Ей ведь ничего не стоило бы сказать, что она зайдёт ко мне после занятий — но она предложила поговорить вместо них!
На этом разговор был закончен: Тамара закрыла дверь перед моим носом. Закрыла не злобно, без хлопка. Просто тихонечко затворила и я услышала, как поворачивается ключ в замке.
Ведь Тамара не умела активировать защитные руны магией. Так что специально для неё сделали затвор, который можно активировать вручную.
Директор такой заботливый!
Стоило магически-индуцированной вине погаснуть, мои инстинкты снова начали брать верх. Мне хотелось исследовать всё вокруг! Почему свет так странно ложится на рунах? Может ли другой маг активировать руну, которую нарисует Куней? Что заставляет еду Милль быть такой вкусной?
Я щёлкнула себя ментальным кнутом — тем самым, которым когда-то забила этот инстинкт в глубокую пещеру, где он дремал, словно усталый дракон.
Несколько лет назад я хотела стать ученой. А потом отложила эту затею на пару десятилетий.
Дело в том, что в мире существует два основных направления магической науки. Каждым из них не может заниматься ребёнок или подросток.
Во-первых, существует наука прикладная, цель который — исследовать границы возможностей Стандартной Модели. Как несложно догадаться, чтобы быть таким ученым требуется, в первую очередь, быть чрезвычайно сильным магом. Просто хорошо пользоваться своей магией недостаточно — требуются по-настоящему выдающиеся навыки.
Всем давно известно, что будет, если разделить на отдельные части камень, который столь мал, что его не видно. Мы прекрасно знаем, что можно трансмутировать уголь в бриллиант, если надавить на него весом в пятьдесять тысяч тонн и нагреть. Настоящие границы познания начинаются там, где скорости достигают сотен километров в секунду, где для размеров приходится придумать отдельные мерки — настолько они меньше обычных для человека измерений.
Чтобы выполнять подобные изыскания, нужен великолепный контроль, огромный запас и превосходное совладание. У девушки моих лет иногда бывает что-то одно, а чаще — ничего. У меня хватит совладания, Митрани спокойно пройдёт по запасу, а, например, Кристина, вероятно, в достаточной мере освоила контроль. Однако наука похожа на войну — потенциал ученого определяется худшим навыком из трех.
С возрастом это становится проще. Запас растет всю жизнь, контроль можно освоить, а совладание становится лучше, когда сходит пубертат. И потому маленькие девочки, вроде меня в тринадцать лет, прекрасно понимают, что им в первую очередь предстоит набраться терпения.
Второе направление науки — концептуальное. Они выдвигают гипотезы о том, как устроены магия и мироздание в целом. Некоторые проблемы в этой области не решены аж со времён Говарда Стерка, например, “Что вообще такое телекинетическая плёнка?” Ведь она прекрасна знакома каждому, кто занимается волшебством. Ты окутываешь ею часть реальности и он начинает подчиняться твоей воле. Но что именно представляет из себя эта пленка? До сих пор не найдено ни частиц, которые её образуют, ни аналогичных явлений в природе.
Ещё один вопрос концептуальной науки — “Почему вообще существует магия?”. Современная наука довольно сильно уверена в том, что маги и не-маги очень похожи друг на друга. Мы едим одинаковую (с поправкой на отсутствие у не-магов Милль) (теперь мне надо сделать поправку на Кунея, который еду Милль пробовал) пищу. Мы спим примерно одинаковое время. Наше внутреннее устройство органов и тканей одинаковое. На людей даже действует защита тела — та самая резко возрастающая сложность чар, которая возникает, если объектом магии становится чужое тело.
Эта защита — тоже один из вопросов концептуальной науки — “Почему магия ограничена тем, чем ограничена?”.
Если поднять камень в шестьдесят килограмм — это задачка которую средний маг может выполнить до того, как ему исполнится тринадцать, то поднять в воздух человека — задача уже сверхъестественной сложности, которая требует аккумуляторы энергии и правильные руны.
При этом, нет никаких проблем с летающим транспортом, на котором сидит человек. Оторвать человеку конечность, схватившись за неё телекинезом — практически невозможная задача, однако отрезать её сжатым до остроты порывом ветра — плёвое дело.
Число 1.43 — ничего не значит, однако, именно это число, с точностью до миллиардных долей сантиметра, необходимо отступить от тела человека какой-нибудь части артефакта, чтобы этот артефакт заработал. Попытка пересчитать всю науку, приняв 1.43 за единицу, а все остальные числа домножив на нужные коэффиценты тоже не дали фантастических откровений — получился просто излишне переусложненный коэффициентами бред.
Чтобы заниматься поиском ответов на такие вопросы, нужно было изучить все попытки ответить на них, которые предпринимались до тебя. Потому что, как правило, начиная заново, неофит приходил к тем же — ложным или бесполезным — вариантам ответов на них, что и его предшественники. И только те, кто учел все ошибки совершенные в прошлом и исправил их в своей системе, предлагал по-настоящему свежую концепцию и если не продвигал науку вперёд, к правильному ответу, то хотя-бы увеличивал объём ошибочных и отвергнутых гипотез, чем уже был полезен.
Как вы понимаете, чтобы заниматься чем-то в этом духе, нужно перелопатить океан литературы. И, хоть я и занималась этим с завидным усердием, мой список чтения был расписан на несколько лет вперёд — и это только чтобы достаточно хорошо освоиться в темах.
И потому в свои тринадцать я несколько раз достаточно строго повторила себе, что я не сделаю великих открытий в ближайшее время, мне надо запастись терпением, выучить уже открытое и развить собственную магию.
Это сработало. Я довольно успешно задавила инстинкт, кричавший мне немедленно вцепиться в самую сложную проблему и начать её решать. Однако, словно из вредности, этот инстинкт не стал помогать мне с школьными учебниками и библиотечным фондом. Он просто уснул и пускал колечки недовольного дыма.
А теперь он пробудился, и вопил, что я нашла совершенно новую концептуальную проблему.
“Что такое Мнимая Модель, и почему она — не Стандартная?”
Под эти мысли я добралась до спальни и — впервые за всё время учебы в Академии — активировала руну принудительного усыпления, начертанную на изголовье кровати.
Потому что других способов унять разошедшегося сверхлюбопытного дракона, увы, не осталось.
Всё следущее утро я провела в томительном ожидании. Я сидела на кресле-мешке, считала секунды до прихода Тамары, иногда вскакивала и начинала нарезать круги по комнате.
Камида Эстер ушла на занятия с самого утра, и, к счастью, не видела этого. У Милль сегодня уроки начинались позже, поэтому она сидела в углу комнаты и наблюдала за мной, изредка предлагая сесть и выпить чаю.
К сожалению, сейчас я была в том состоянии, что мне не помогала даже Милль. Был всего один человек на свете, который избавил бы меня от мук ожидания — профессор Тамара. Если бы несколько недель назад мне сказали, что я буду считать секунды до момента, когда Тамара зайдёт к нам в комнату — я бы потребовала от этого человека сверхъестественно надёжных доказательств.