— Так что же это, пан Лабиновский?
— Понятия не имею, — ответил управляющий.
— Бухгалтерию ведете вы?
— Ну, когда был администратор, то есть пан Ельяшевич…
— Но ведь администратора нет уже три года. Кто ж в таком случае занимается бухгалтерией?
— Ну, я… — просопел управляющий, глядя сквозь стекло, мутное, словно замазанное засохшим молоком. Другой его глаз закрывало веко без ресниц. — Похоже, какие-то цифры.
— Это я и сам знаю. — Он вновь взял карандашик и стал равномерно постукивать им о груду лежащих на столе бумаг.
Управляющий пожал плечами и произнес:
— Цифры, записанные в ряд, может, счет, а может, карточный долг. Запись карточной игры, преферанса, что ли… — Он провел рукой по волосам и спросил, указав на большой картонный ящик: — Он из этой коробки вылетел?
Хозяин отбросил карандаш и поднялся с кресла. Подошел к окну.
— Так я соберу, — сказал управляющий, сделав шаг к столу.
Рогойский, не глядя, ответил:
— Оставьте. Станислав приберет.
— Станислав все перемешает.
Он выглянул в окно и сказал:
— Зима, пан Лабиновский.
— Зимушка-зима, — отозвался управляющий.
Рогойский сунул руки в карманы шлафрока и, все еще не поворачиваясь, спросил:
— А вы здоровы?
— Да, слава Богу, пока здоров.
Он отошел от окна и спросил, подойдя вплотную, так, что на него пахнуло чесноком и горячим бараньим полушубком:
— А довольны вы жизнью?
Управляющий усмехнулся и, переступая с ноги на ногу, ответил тихо и покорно, с беспокойством в глазах:
— Спасибо милостивой пани и милостивому пану, концы с концами свожу!
Он снял со стены один из палашей и рубанул наотмашь, только воздух свистнул. Потом стал в позицию, оперся свободной рукой о бедро и, выставив вперед правую ногу, выдавил из себя то ли шепотом, то ли хриплым криком: «Allez!»[9] — и сделал короткий выпад.
Шлафрок распахнулся, и открылась длинная рубаха, до самых щиколоток. Он уперся острием палаша в стол и подвернул полы шлафрока за пояс, отчего обозначились узкие бедра и тонкая талия.
— Ну, — проворчал он, — собирайте бумаги. — И вышел из кабинета.
Но едва ступил за порог, тотчас вернулся, схватил миниатюрную амфору и проворным воровским движением сунул в карман. Когда он шел по холодному коридору, в конце которого была лестница, ведущая в верхние комнаты, к нему подбежал управляющий, уже в шапке, и проговорил со стоном:
— А что же с делами, какие будут распоряжения?
— Распоряжения, говорите? Во-первых, забирайте из кабинета все квитанции и все остальные бумаженции и никогда больше мне их не приносите. Во-вторых, я себя не очень хорошо чувствую, и сегодня, и вообще. В-третьих, сами видите, пан Лабиновский, мне надо одеться, уже день, а я все еще в халате.
Он распахнул высокую белую дверь и прошел через гостиную. Мальчишки в буфетной прижались к стенке и, не отнимая ног от суконок, которыми натирали пол, с любопытством рассматривали незнакомого мужчину, прошлепавшего мелкими шажками в больших, не по ноге, туфлях за высокую дверь в другую комнату.
Четыре часа дня. Он сел обедать; на первое протертый гороховый суп, затем печеный карп с маринованными вишнями, свиные котлеты с картофельным пюре и свежим салатом. На нем шерстяной пиджак, просторные брюки, которые держатся на подтяжках. Пристежной воротничок, нестерпимо жесткий, вонзается в шею. Жилет топорщится, и при взгляде на собственный живот ему кажется, что под одеждой притаилось нечто распластанное, прильнувшее к телу наподобие зверька, забравшегося под жилетку, которую, кстати, он никогда не любил носить. На шее черный бархатный галстук.
Едва он поднес к губам ложку с супом, как тотчас раздался все тот же нестерпимо громкий, монотонный голос:
— Я рада, что ты решил с ним поговорить в первый же день. Он всегда тебя побаивался, а теперь, когда ты в ореоле славы и мученичества вернулся с войны, он просто перепуган. Со мной, к сожалению, он не всегда считался. Не все поручения выполнял в точности, кое-что понимал превратно — тогда, разумеется, когда ему это было на руку. Иногда прикидывался дурачком, и очень даже искусно. Он ленивый, неаккуратный. Неисполнительный, неэнергичный. Не спрашивая с себя, он не спрашивает и с других, распустил батраков дальше некуда. Словом, разиня и болван. Еще раз скажу: это твое дело, решать тебе самому, но, будь я на твоем месте, я б поискала другого управляющего.
Посреди стола, между блюдом с рыбой и салатницей с овощами, поместился серебряный подносик с графином водки и хрустальными рюмками. Он отставил тарелку с недоеденным супом, потянулся к графину, наполнил рюмку. Подержал какое-то время на уровне рта, затем энергичным движением выплеснул содержимое в глотку. Семидесятипроцентный, прекрасно очищенный самогон наполнил тело роскошным теплом, растекся по всему телу.