Только что сказанное, облачённое в слова, обретя форму, повисает в воздухе. Андрей смотрит на Харона, словно до этого и не знал его, а сам Харон пытается вспомнить, когда его жизненная философия успела так кардинально поменяться.
— Я и сам так относился к людям, — заканчивает свою речь он. — Да и сейчас. Мне похер, по сути. Я тоже эгоист. И с ответственностью беда. И всё остальное очень нелестно. И это правда, по отношению ко всем… с единственным исключением… — тут Харон, наконец, поднимает взгляд и в упор смотрит на Андрея.
Андрей нервно сглатывает и снова краснеет, понимая, что это он стал для Харона единственным исключением, что только с ним тот становится другим, не таким, какой он со всем остальным миром.
А Харон сжимает крепко, почти до боли пальцы Андрея и тянет его к себе, обнимает, прижимаясь горячим лбом к его лбу, и это молчаливое объятие говорит больше, чем все слова, которые можно было ещё сказать. Порой в молчании содержится так много смысла… если молчать правильно… если молчать с нужным человеком, чьё сердце бьётся в один такт с твоим.
День пролетает одним вздохом, вот уже и вечер осторожно подкрадывается на мягких кошачьих лапах… тихо, незаметно, почти не дыша, чтобы ненароком не вспугнуть такое хрупкое счастье, поселившееся случайно там, где для него и места было не предусмотрено.
— Мне пора, — с неохотой говорит Андрей, виновато улыбаясь, словно извиняясь за то, что уходит.
— Я не хочу, чтобы ты уходил, — так честно, просто — Харон не хочет прятать с ним своих настоящих эмоций — пусть знает.
— И я не хочу, — ответ тоже честный, что уж теперь скрывать — тайное стало явным — хватит прятать себя. — Надо.
— Ты вернёшься? — не вопрос, утверждение — вера ещё не крепка, но надежда распирает грудную клетку, скрашивая тянущее ощущение преждевременной тоски.
— Я вернусь, — Андрей чуть улыбается, стискивает руку Харона в своей ладони, тут же, словно боясь передумать, отстраняется от него и выходит за дверь квартиры, в которой его жизнь, его интересы, его желания прочно встали на новые рельсы — это новая книга, которую они теперь будут писать вместе.
========== Эпилог ==========
Бывают такие дни, когда кажется, что обязательно должно произойти что-то необыкновенное. И ты веришь, ты ждёшь, потому что иначе и быть не может. И когда это необыкновенное происходит, ты удовлетворённо улыбаешься — головоломка, что так долго не складывалась, вдруг оказывается простой в своём решении. Просто нужен был другой подход, просто надо было не торопиться — искать, пробовать новые пути.
Этот день. Ты ждал его, и вот, он наступил. Ты не знал, а как это, когда твоё сердце замирает в ожидании. Теперь знаешь.
Андрей выходит из подъезда дома, где остался человек, ворвавшийся в его жизнь ураганом, перевернувший весь его мир, для того, чтобы отстроить новый, ещё совсем непонятный, неизученный, но от этого такой волнующий и зовущий окунуться в его создание.
Новый мир. Протяни руку — и ты дотронешься до него.
Андрей прислушивается к ощущениям внутри себя, чувствуя себя младенцем, который только что открыл глаза и посмотрел вокруг. Страшно — это незнакомый мир. Хватит ли тебе смелости, чтобы вернуться сюда?
Он закрывает глаза — и перед ним Харон. Смотрит вопросительно, ждёт ответа.
— Я вернусь, — Андрей поднимает голову вверх, чтобы бросить взгляд на окна уже знакомой квартиры и его замыкает на глубокой зелени зовущих его глаз. Да, высоко. Да, и цвет глаз, казалось бы, не может быть виден. Но Андрей видит этот цвет, а губы сами собой растягиваются в улыбке.
Так он и стоит, задрав голову, не обращая внимания на мелкий моросящий дождь, пока водитель подъехавшего такси не окликает его. И уже сев в машину, уже выехав со двора, Андрей всё ещё чувствует взгляд Харона, согревающий его, независимо от расстояния, разделяющего их.
Бывают такие дни, когда кажется, что обязательно должно произойти что-то необыкновенное. И ты, неожиданно для себя, каким бы ты ни был циником и реалистом, веришь. И ждёшь. Потому что иначе быть не может. А потом, в один момент — щёлк, — и ты понимаешь, что оно уже произошло. То самое необыкновенное, что так круто изменило твоё мировоззрение. То, что дало тебе целый спектр новых ощущений, чувств. Иных, не таких, какими они были всегда. Ты не знал, что так бывает. Но теперь ты знаешь. И ты понимаешь, что вот это и есть твоё, настоящее. То, что ты так долго ждал и искал, не признаваясь в этом даже самому себе.
Харон прислушивается к себе, всё ещё стоя в прихожей и глядя на закрывшуюся за Андреем дверь. Слышит его лёгкие шаги на лестнице — тише, дальше, глуше. И внутренности будто скручивает жёстким узлом. Острое чувство потери не даёт дышать, сжимая ледяными когтями рвущееся под ребрами сердце.
Харон перемещается к окну, выходящему во двор. Не включая освещения, прижимается лбом к стеклу, вглядываясь в полумрак двора. Стекло покрыто мелкодисперсной пылью начинающегося дождя. Мокрые листья по двору лениво перебрасывает усталый ветер. Даже фонарь-колокол не скрипит в своей обычной манере. Тишина. Оглушающая тишина. Только пульс глухо отбивает ударами по вискам в рвано-тоскующем ритме. Тонкая такая перегородка, на самом деле.
Харон видит, как Андрей выходит из подъезда. Видит всего лишь силуэт в тёмном колодце двора, но кажется, будто отчётливо видна каждая мелочь, каждая часть тела близкого человека. Твоего человека.
Андрей останавливается. Поворачивается и поднимает лицо вверх, глядя прямо на Харона. Взгляды встречаются. Именно взгляды, и плевать на то, что на таком расстоянии и при таком освещении — это нонсенс, но Харон абсолютно точно видит сияющие золотистые искорки в глазах Андрея. Солнце в его глазах. И ледяная когтистая лапа на сердце разжимается, отпускает свою хватку.
«Я вернусь…»
И теперь Харон совершенно точно знает, что Андрей обязательно вернётся к нему.
Осенний вечерний сумрак разрывает светом фар подъезжающего такси. Пучок света подсвечивает фигуру Андрея со спины. И это свечение кажется мистическим, знаковым, сакральным. Харон смотрит, не в силах отвести взгляда. Андрей тоже застывает на месте. И в этот момент от сердца к сердцу, от взгляда к взгляду, от дыхания к дыханию дрожащими, серебристыми, переливающимися каплями дождя протягиваются невидимые для всех, но так отчётливо осязаемые двоими, живые нити, сплетающиеся в замысловатые кружева, соединяющие, накрепко сплетающие душу к душе.
Харон ещё долго стоит у окна, глядя вслед давно уехавшему такси. Тепло улыбается. И его улыбка уже не выглядит саркастическим оскалом.
Да, бывают такие дни, когда…
Так странно и необычно ощущать внутри себя то, во что никогда не верил. А ведь оно есть, вот оно, его можно почувствовать — бьётся в сердце, шевелится живым теплом, растекается по венам, наполняет лёгкостью, уверенностью, силой.
Так необычно. И так естественно. Потому что это твой человек. Потому что из миллиарда «никогда» выпал единственный, уникальный шанс. Да, всё ещё очень зыбко и хрупко. Ещё масса всевозможных моментов, неизбежных притирок и, наверняка, даже противодействий. Но об этом сейчас не хочется думать. Всё это потом, когда-нибудь.
Что угодно можно решить и с чем угодно справиться, когда точно знаешь, ради чего. А то, ради чего — есть. Есть вот это настоящее. И это хочется разделить с человеком, взгляд которого Харон до сих пор чувствует. Сердцебиение которого до сих пор слышит. Дыхание которого до сих пор ощущает.
И плевать, что сейчас — именно в этот момент — Харона разделяют с Андреем километры ночного города. Он точно знает, что его мальчик вернётся к нему. Вернётся, потому что так же, как и он чувствует это настоящее. Потому что бывают такие дни, когда противоположности становятся частью единого целого. Неразрывно между собой связанного.
Настоящего.