Анна научилась ставить сети, ловко стреляла влет птицу, делала записи в Иларионову тетрадь, если мужу по какой-либо причине недосуг. Иларион купил для Анны ружье, и теперь, в осенние перелеты, они вдвоем выезжали на вечерянки и утренние зорьки.
— Ружье прихвати, — напомнил Иларион жене.
Она оделась потеплей и молча приняла из рук мужа тулку-двустволку.
Иларион видел в окно, как Анна сняла брезентовый чехол с мотора, покопалась в нем, видимо проверяя что-то, затем оттолкнула шестом бударку от берега и дернула за шнур. Мотор завелся с первого же рывка.
Анна помахала мужу и, умостившись в корме, переключила мотор с холостого хода на рабочий. И только тут Иларион запоздало вспомнил, что в патронташе, который прихватила Анна, нет патронов с жаканами. Он посожалел, что дал промашку, ибо в осенние дни кабан не только ночами выходит на чилим, а и днем не лежится ему в гаю, бродит он по островам, а потому и не исключена встреча с ним в любой час суток.
…На кордоне Анна повстречала Геннадия. Он был года на два моложе ее, но окладистая борода, которую орнитолог отпустил для солидности, старила его. То ли поэтому, то ли оттого, что Геннадий был человек ученый и готовился стать кандидатом наук, Анна робела при встречах с ним. Всегда разговорчивая с мужем и приезжающими в сезон охоты гостями, она терялась, если Геннадий заговаривал с ней.
— Как там наш следопыт поживает?
— Болеет.
— Что так?
— Простудился.
— Щенков я ему нашел. Но это будет кое-что стоить, полста, а может, меньше. Жадюга хозяин, без денег не отдает.
— Зачем же за так. Всех разве одаришь.
— Я бы одарил, — засмеялся Геннадий и серьезно сказал: — Неудобно как-то… Пусть Иларион Николаич сам с ним договаривается. Породистые собачата, не прогадает.
— Скажу. Или сами придете?
— Да я бы хоть сейчас. — Он помолчал и закончил полушутя: — И когда на охотбазах должность орнитологов введут? Работали бы мы втроем.
— Жениться надо вам, чё вы все одни да одни.
— Надо бы, Аннушка, да вот все не так складывается, как хотелось бы. Как поэт сказал: «Кто мне мил — не моя, чужая…»
Анна стояла в растерянности: уж не про нее ли эти слова. Ишь как смотрит.
— Вот так поэты пишут, — Геннадий улыбнулся и отвел глаза.
— Ну я побежала, заговорилась… — Анна накупила в магазине все нужное и пустилась в обратный путь.
Примерно на полдороге между кордоном и охотбазой забарахлил мотор. Анна решила, что неполадка в карбюраторе. Не иначе как засорился, и надо его прочистить. Пока она откручивала болтик, продувала-прочищала, карбюратор и вновь поставила все на место, истекло немало времени. Лодку все несло и несло по воде, затем прибило к берегу.
В тот момент, когда Анна заканчивала собирать карбюратор, ниже по реке что-то плюхнулось. Она подняла глаза и увидела: наперерез воде плыл крупный секач. Анна потянулась за ружьем, но, оставив ненужную затею, проводила взглядом кабана. Он выбрался из воды на оплывший яр у поваленного осокоря и исчез в зарослях.
Дома, собирая обед, Анна рассказала мужу про встречу с кабаном:
— Здоровяк! Как Меченый, не меньше, — закончила она свой рассказ. — А может, он, Ларя?
— Скажешь, — усомнился Иларион. — Сколь годов минуло, как сгинул. Поди-ко, и косточки давным-давно истлели. А ты — Меченый…
И все же два-три дня спустя, проезжая мимо поваленного осокоря, он полюбопытствовал: остановил бударку, сошел на яр и обомлел. На сыром суглинке цепочка расщепленных надвое следов перемежалась с трехпалым следом.
Он! Иларион почуял, как по спине мурашки поскакали. Не от страху, нет. При виде следов Меченого им овладело неудержимое возбуждение, даже руки у него зачесались. Теперь-то, злодей, не уйдет от него, не уйдет. Надо только все обмозговать, по-умному действовать.
Подивился Иларион живучести и долголетию одинца и зло порешил: будет, отжил.
Если бы зверь чувствовал намерения человека, то вряд ли Меченый лежал бы на веранде в ожидании спада воды. Ведь конец наводнению — это и его конец. Так решил Иларион. И потому, что порешил так, он уже спокойно, в упор рассматривал пришельца. Неожиданно для себя сделал несколько небольших, но любопытных открытий.
На спине, ближе к холке, средь бурой щетины, розовел длинный шрам — чья-то отметина. Пуля прошла поверху, но взбороздила шкуру знатно. А вот на ляжке старая рана обозначилась монеткой. Знать, Меченый носит кусок свинца.
Заслышав возню собак, когда Анна отнесла им в чулан по куску хлеба, Меченый приподнял голову и насторожил уши. И тут Иларион увидел у основания правого уха сквозную дыру — тоже след пули.