— Я каждые выходные хотела в музей сходить. Или в кино. Или куда угодно… Но, бывало, как засяду за пяльцы с утра, так сутки прочь… Ничего не вернуть…
И тени подходили, брали бобинки из живых рук и исчезали во мраке, на миг счастливые и навек отравленные счастьем этого мертвого обладания.
— Ну, бабы, развели вой! Не могу слушать больше! Вспотел под шапкой! — Макар плюнул в сторону, — Дай им повод попричитать, так и начнется! Этак мы тут не то, что ночь, год торчать будем. Вы, барышня, когда снова захотите эту дурь послушать, на стене где-нибудь в людном месте напишите, мол, отдам палитру ДМС самой грустной вышивальщице. Вот тоже самое начнется, один в один. Придумали тоже! Эка печаль — померли! Ну померли, с кем не бывает. Вот у меня сват по весне преставился. И ничего. Как был веселый мужик, так и остался. Ходит по ночам, огурцы из кадки таскает, хрустит на всю избу. Вдова в него лаптем кидает, чтоб спать не мешал. А он ей за то на пятках паскудства всякие углем пишет. Вот это я понимаю — покойник! С выдумкой. Эй, Сансетредя! Дипаля! Куда чешете? Чаво пригорюнились? У вас копыта, вас сроду вышивать не заставят. Вывозите, родные!
И лошади стали разворачиваться, выгребать на твердую землю, искать под ногами привычный наст укатанной дороги. Занималась заря.
Часть V
На пригорках зачернели избы. Приближался Валдай. Макар погонял, подбадривал лошадей: — Овес! Сейчас овса навалят!
И они несли во всю прыть, чуя близкий роздых. А Макар мечтал о беленькой. Вот доберутся до тепла, сядет он у печки, вытянет затекшие ноги, достанет из-за пазухи черную канву-ленту, заправит в иголку полпасмы кировских белых, да как начнет вышивать. В мыслях он уже придумал орнамент на новую рубаху. И пусть только попробует кто его с места двинуть, он задаст трепака! И так будет он шить сутки напролет, пока не ушьется до беспамятства.
Они въехали на постоялый двор. По всему было видно: хозяин живет в достатке. Изба с теремом и подклетью. Конюшня на десяток голов. Собственная баня, в которой — вывеска зазывала посетителей — есть бульбулюзи. А самое примечательное было в том, что над входом болталась табличка “Клопы free”. Двусмысленность прочтения насторожила Феклу Иововну. Дворовые люди суетились туда-сюда и неясно было, кто главный.
Зашли в дом. И чуть не выскочили обратно.
Все стены украшали вышивки в причудливых рамах.
— Да что ж за гадство-то такое! Будет моей душе покой али как! Да сыт я уже этим рукоделием! Да что это за дорога такая, вдоль которой одни буйнопомешанные вышивальщицы толпятся! Господи! Если ты меня сейчас за то караешь, что я в 45 м году Дуняше сказал, что она со своими пяльцами дурью мается, так я все понял уже, Господи, я сообразительный! Хорош шутковать! Вчера ваще не смешно было, а сейчас так не смешно, что аж тошно. Меня же щас такой палитрой вывернет, пол не ототрут! — выл Макар, на которого плохо подействовали давешние покойницы.
— Макар, успокойся, — Фекла взяла его за руку, — Не смотри на вышивки. Смотри, какие рамы чудные…
Макар притих, вгляделся.
К ним подскочили дворовые девки:
— Ой! Вам вышивки понравились! Да! Они просто чудо! Сколько вкуса! Какая изысканная манера! — громко голосили они.
(Фекла скосила глаза и убедилась, что подолы их юбок подшиты)
— Хоть в гроб клади, — не сдержалась она.
— А что? Можно и в гроб! Да только к самоей императрице, не меньше! Не хотите купить?
— Гроб?
— Да вышивки!
— Нет, спасибо. Нам бы пообедать да комнаты для ночлега…
— А! Это мы мигом! Мигом! — и девки засуетились, забегали.
— Хм, хм… — внезапно раздалось с потолка, в светелке над головой что-то зашуршало.
— Сама шеволится! Марфуш, сбегай узнай, что надо?
— Не, Люська, я прошлый раз бегала, давай ты?
— Ну сбегай, я тебе карандашную разметку с канвы ототру!
— Честно ототрешь?
— Вот те полукрест! — и Люська ткнула себя щепотью в левое плечо и печень.
Марфа застучала по ступеням, взбираясь в светелку.
— А кто там? — осторожно спросила Фекла.
— Да барыня наша, вот же ее работы по стенам. Она сама вышивает! И нас помаленечку учит, да говорит, мы курицы ощипанные, крестьянское отродье и вкуса у нас нету ни понюшки. Ласково так говорит, по-доброму. Сразу видно, она хоть и барыня, а человек с душой. Ну да мы не в обиде. Она всегда так, она вроде злая, но добрая… Или добрая, но злая, не разобрать.
— А что ж она на потолке сидит?
— А вот хочется ей так! Да и зачем ей спускаться, тут мы за нее.
— Она там живая хоть? — из уголка спросил Макар, куда притулился, не снимая армяка, он еще озирался по сторонам и недоверчиво поглядывал из-под шапки.
— Живая, а то как же! Кушать регулярно просит!
— А какает?
— Ооо! Еще как!
— Ну слава Богу! К людям попали! — выдохнул Макар и окончательно расслабился.
Марфа спустилась к ним:
— Барыня говорит, вы хотите купить ее вышивки!
— Покорнейше прошу простить, — засмущалась Фекла, — И в мыслях не было! Извините…
— Не, барышня, вы не так поняли. Вы хотите купить.
— Нет, не хочу.
— Да нет же хотите!
— Не хочу!
— Да как это не хотите? Купите! Вот же смотрите, какой козел висит прекрасный! Купите!
— Да не хочу я, что же это за пытка-то такая!
— Это не пытка! Это плата за постой. Вы покупаете козла, ночуете и столуетесь у нас.
— Ах, вот тут какие порядки!
— Вы посмотрите, — подхватила Люська Марфину пиар-компанию, — какой занятный козел! Как интересно у него оформлена рама, вдавленный профиль в стиле арт-нуво! И видите, тут вся рама изысканно расписана балетными пачками! И вот эти селедки из папье-маше, так удачно вставленные в общую композицию, делают эту вышивку совершенно уникальной.
— Просто восторгаться! — припечатала Марфа.
— Почем ваш козел?
— 17 рублев!
— Да вы в своем уме! На всем тракте постой не больше 3х стоит!
— Так то без козла, а у нас — с козлом!
— А можно и нам без козла?
— Нельзя!
— За 17 не возьму! Макар, поехали дальше!
— Хм-хм! — снова донеслось с потолка.
— Погодите! — попросила Марфа и метнулась к лестнице.
— Ладно! — она тут же вернулась, — Барыня разрешает за 10 взять, только с тем условием, чтобы вы непременно нахваливали козла и были счастливы.
И шепотом прибавила, пригнувшись к Феклиному уху:
— Хоть за полтора рубля заберите вы от нас этого ирода! Она там еще дюжину козлов нашила, вешать некуда, вы дайте полтора рубля, а я ей скажу, что десять. Все равно проверять не будет. И хвалите, я вас заклинаю, хвалите!
— По рукам! — громко сказала Фекла, — Козел — загляденье! В жизни не видела козлов краше этого! Да что там! Я и кавалеров красивее этого козла не видела!
— Хм-хм! — снова раздалось с потолка.
Марфа даже подниматься не стала:
— Громче хвалите, ей там плохо слышно!
— Такой козел прекрасный, что вот прям хоть щас бы за него под венец пошла! — орала Фекла.
— И спляшите еще, пожалуйста, от счастья. Мы вам за это “щи инклюзив” сделаем.
— Вставай, Макар, будем с тобой гопака плясать от счастья! Надо постараться ради девок, совсем их тут заели.
Они встали и начали плясать. Макар — гопак, Фекла — кадриль. Минут через пять смекнули, что на потолке их усердия все равно не видно. Потому умерили пыл, сняли козла в багете со стены и лупили им по дощатому полу в такт танцу. Получалось задорно и в стиле арт-нуво.
Макар даже частушку затянул: