— Позволь, позволь… — заговорил было Борис, явно не желая оставлять интересную тему, но Васса остановила его:
— Хватит об архитектуре. Песню забыли, эх вы!
Наблюдательная и умная Васса давно поняла и оценила Топольского. Сегодня ей хотелось только одного, чтобы последний день их пребывания в Свердловске закончился мирно.
Но день не закончился мирно, и даже не удалось допеть песню.
— Что за черт! — воскликнул Топольский, шурша на коленях газетой. — Я в буфете покупал это за жареную баранину, а это — самая настоящая и притом скверная говядина… Как вы считаете, а?
Борис с недоумением посмотрел на свой бутерброд:
— Не знаю. Но вообще довольно вкусно. Ты не огорчайся, Аркадий. Да я, например, после стопки вина, да еще на озере, съел бы целого барана вместе с копытами.
— А по-моему, это баранина, — сказала Васса, почему-то нюхая бутерброд. — И хорошо прожарена, с луком. Впрочем, не все ли равно!
Топольский, не скрывая презрительной усмешки, спросил, протянув руку к Вассе:
— Это баранина? Ты посмотри, какие крупные волокна? А, когда я покупал, он меня уверял — баранина. Я еще спросил его. Безобразие! Вот вернемся на берег, я обязательно разыщу этот киоск…
Лиза не выдержала:
— Ну слушай, Аркадий, перестань… сколько же можно одно и то же… Вернешься на берег, возьмешь жалобную книгу и все изложишь…
— А ты — без издевки! Попридержи язык, если хочешь продолжать поездку, — прикрикнул на жену подвыпивший Топольский. — Я всегда был и буду за правду. А если нравится, что вам всякое дерьмо подсовывают, то и жуйте на здоровье. Я не могу! Я — за уважение к покупателю.
— А я, Топольский, за уважение к человеку вообще, — спокойно сказала Васса. — Боря, греби к берегу.
В сосновом бору, около водной станции, на озере в этот же выходной день особенно много было соколовцев.
Семейным кружком сидели Говоровы и Шатровы. Белоснежным пятном сверкала на примятой траве скатерть Марии Андреевны. На скатерти закуска, бутылка коньяку — для мужчин, легкая наливка — для женщин.
Немножко в стороне под старой березой, спускавшей свои зеленые косы почти до земли, близнецы Шатровы и Андрейка Говоров были заняты большим муравейником. Они бросали туда крошки печенья, ставили палку посредине и спорили: заползет ли хоть один муравей на самый конец ее.
Степан Петрович с Говоровым завел «политический» разговор. Мария Андреевна хлопотала, извлекая добавочные закуски из корзины. Шатров, глядя на ее возню, улыбнулся не без ласки:
— Везде-то она устроится по-домашнему. Да ты, Маша, сядь, отдохни… И куда столько всякой снеди натащила? Кто ее будет есть?
— А кто знает, может быть, какие-нибудь гости подойдут… — Она вдруг приподнялась на коленях, приложила козырьком ладонь к глазам.
— Что ты, Маша, вглядываешься? — спросил Говоров, сам изредка посматривая туда же.
— Да на лодку на озере смотрю… Не то она движется, не то нет.
— Не движется, Маша. На месте стоит, — ответил Говоров и улыбнулся сестре.
— Я, Степан Петрович, от англичан тоже не в восторге. Мне больше понятны французы. Непосредственнее. Англичане педанты. Мне рассказывал один врач, профессор… Он недавно в числе делегации других врачей ездил в Лондон. Забавные мелочи о них рассказывал.
— Например?
— Ну, вот, такая забавная деталь… Однажды в кои-то веки король Яков пришел на заседание парламента с незастегнутой на жилетке нижней пуговицей. И все находящиеся в парламенте сэры сделали то же самое, чтобы не была заметна небрежность в туалете короля!
Шатров усмехнулся в бороду:
— Сэрам повезло! Хорошо, что на жилете пуговица у короля оказалась незастегнутой, а если бы чуть пониже — вся Англия бы по сей день, наверное, ходила…
— Степан Петрович, не по-стариковски шутишь! — упрекнула его Мария Андреевна, сама еле сдерживая смех.
Говоров продолжал:
— Но я с вами, Степан Петрович, совершенно согласен в том, что мы не должны бояться заимствовать у иностранцев все лучшее в технике. Нечего этим гнушаться. А то бывают такие перегибы!.. Вот у меня есть товарищ по фронту, инженер-горняк. Чудесная голова! Ума — палата, как говорится. А послушайте, с ним какая беда приключилась…
Нина Семеновна, полулежавшая все время на траве, приподнялась на локте:
— В шахте погиб?
— Ну, что ты, Нина, — поморщился Максим Андреевич, — как будто, если беда — так обязательно смерть…
— Я же просто спросила, — обидчиво поджала пухлые губки Нина Семеновна.
— Представляете, — продолжал Говоров, — так вот мой друг Мефодьев написал одну специальную книгу по горным разработкам.