Она протянула руку и вложила каменную пельмешку в мою ладонь.
— Я чувствую некоторую признательность за то, что ты вспомнила обо мне, когда была в путешествии, и на этом всё.
— Тоже не твоё. Осталось два.
Она обошла меня и, встав сзади, начала гладить коготками мою спину. По коже побежали крупные мурашки. Уэно обняла меня, положив руки на ремень, и начала перебирать пальцами по ширинке джинсов. Я очень хорошо понимал намеки и переместиться в горизонтальное положение был не против.
Глава 2
Я смотрел на лежащую рядом Уэно и — немного с сожалением — особенно на ее ключицы, откуда уже сошла переводная татуировка. Девушка достаточно быстро призналась, что нанесла ее как раз в рамках подготовки к спектаклю, вживаясь в роль Царевны-лягушки. Я не то чтобы чувствовал себя обманутым, но почему-то не захотел делиться с ней причинами, по которым эта стрела интересовала меня до такой степени.
— Это было совершенно потрясающе, — решил я продолжить разговор, — однако без поглаживаний и постоянного тактильного контакта я спокойно дожил до текущего момента и не то чтобы чувствовал себя обделённым вниманием. Может случиться так, что и это не мой язык любви?
— Разумеется.
Она встала и, не одеваясь, приготовила кофе. Я любовался ее формами и белой кожей без особого зазрения совести.
Уэно поставила кофейную чашку на блюдце, после чего отнесла мне.
В этот момент я очень быстро понял, что такое служение. Без вопросов, без просьб и уточнений она принесла мне кофе ровно тогда, когда я хотел кофе. И крепость, и две чайные ложки сахара, и чашка, в которой всё это плескалось — в точности так, как я обычно пил и как мне нравилось.
Я с признательностью посмотрел на нее.
— Как правило, идеальная сочетаемость бывает как раз у говорящих на одном языке любви, — она улыбнулась чуть грустно.
Я представил будущее пары, в которой буквально всё делают друг за друга, и развеселился.
— Не друг за друга, — пояснила она, когда я поделился причиной веселья. — Друг для друга.
Я предпочел кофе дальнейшему разговору. Айсонаку Уэно была абсолютно права: в романтике и в жизни в паре я понимал примерно ничего.
Школа стояла на ушах: в каждом углу кто-то смеялся, а кто-то плакал. Мы предпочли жевать бенто: печалиться было нечему, крутых достижений тоже не находилось. Посреди стола были свалены чуть помятые листки с оценками за промежуточное тестирование по итогам четверти. Зелёные полоски сверкали на каждом табеле.
— Учебник по специальной социологии, — Кавагути быстро ваял список. — Оммедо нужно будет сдать в библиотеку целиком. И к учебнику конспект. Ручек минимум пятнадцать на каждого. Фух!
— Всё, тебя попустило? — иронично поинтересовался Изаму. — Можно фоткать?
— Точно, совсем забыл! — Кирилл Алексеевич чуть не опрокинул чашку с утренним чаем.
— Косте звонишь? — Лера поправила чашку подальше от края стола.
— Не, дочь, это мелочь… — отмахнулся он, копаясь в длинном листе контактов. — Алло, Антон Кириллович? Не узнали? Богатым буду. Кирилл Попов это. Как дела, как здоровье? Да, у нас тоже все отлично. Вот с дочерью в гости к Горынам собрались на три дня, а в Москву тут племянник приезжает с друзьями. Из тайги, ага. Моя квартира в их распоряжении, пусть сами с экскурсиями возятся. В курсе, значит. Как бы так сделать, чтобы они по Москве нормально перемещались? Если что не так пойдет, тесть ведь лично приедет холку мылить. А если еще и теща нагрянет… Вот и я к тому же. Хорошо бы не приезжал… не волноваться? Лично проследите? Спасибо, Антон Кириллович, успокоили старика. Привет семье. До свидания.
— Бать, а ты предусмотрителен, — улыбнулась Лера.
— Да это же действительно мелочь, — отмахнулся он, гордясь похвалой дочери, и отхлебнул половину кружки чая. — Крупную рыбу отвадил, чтобы в песочницу не лезли. А мальков Кощей-младший сам уж как-нибудь сожрет.
Казалось, с момента моего звонка Елизавете прошло всего ничего.
Но на улице стоял пыльный и неприятно жаркий московский июль, а мы пытались прийти в себя после десятичасового перелета. Сложнее всех пришлось мне: я не спал, закономерно опасаясь, что контроль ауры может ослабнуть.
Томоко пыталась прочитать русские буквы, из которых складывалось название аэропорта. Это было Шереметьево. Справилась с пятой попытки, после чего возмущённо повернулась ко мне:
— Да как вы эти крокозябры вообще читаете?
Я сложился пополам, вспоминая свои жалкие попытки осиливать вывески на японском.
— Ты не поверишь, — я веселился, понимая, на что обрёк друзей, — но так выглядит буквально любой язык, которого ты не знаешь.