— Не вывалюсь. Помогите подняться... Вот бы ковшик хмельного...
Василиса, привстав, отозвалась:
— Ой, родненький! Для тебя ничего не пожалею... Под печкой сулейка... И мне налейте... Ох!.. Ты хоть не забывай меня, родненький.
— Не забуду, Василиса, не забуду. За Мокеем, тобой и девкой подводу пришлю. Будь спокойна.
Юрша смотрел на Гурьяна и удивлялся. Еще несколько минут назад он выглядел полумертвым, теперь поднялся, осушил одним духом ковш мутной браги и принялся командовать, где хоронить убиенных. Какой крест поставить, чтоб заметнее было. Один из ополченцев уступил ему своего коня, он без посторонней помощи забрался в седло, только скривился от боли.
Ехали дремучим лесом по утоптанной тропе, которая вилась по оврагам и холмам, обходила завалы и болота и опять уходила под вековые деревья. Тропа была узкой, двигались гуськом. Впереди Гурьян, позади него Кривой, за ними Юрша. На рысях и в галопе Гурьян держался молодцом, несмотря на потерю крови, и, чем дальше ехали, тем он увереннее сидел в седле.
В лесной чащобе начало быстро темнеть. Там, где тропа расширилась и стало возможным ехать вдвоем, к Юрше подъехал Аким и, наклонившись, проговорил:
— Послушал я ополченцев, они знают Гурьяна. Он не простой ватажник, а от атамана Кудеяра.
— Откуда тут Кудеяр?
— Говорят, он на Болоте собирает своих. С царевым войском не дружит. Как бы худа не было.
— Ты же в деревне говорил другое.
— Верно. Без их помощи мы ничего на сделаем, кругом татары. А все ж поберечься не мешает.
— Ладно. Тихонько предупреди стрельцов: в случае чего назад не поворачивать, засада может быть. Пробиваться вперед, запасных коней бросить да так, чтобы они нападающих задержали. Собираться на первой же поляне, там станем отбиваться.
Не успел Аким отъехать, подскакал Афанасий и зашипел:
— Ты знаешь, куда нас разбойник ведет?
— Знаю, боярич. На Болото.
— Во, во! В шайку свою! Не ведаю, как тебе, десятник, а мне свою голову жаль.
— Что предлагаешь?
— Повернуть назад и ехать, куда приказал государь, на Елетчину. А вора прихватить с собой.
— Значит, считаешь, что лучше от татар потерять голову, чем от разбойников? А ежели ополченцы не схотят ссориться с Гурьяном? А?.. Нет, боярич, под татарские сабли не пойду и обижать Гурьяна нам не с руки.
— Ну, берегись, десятник!
— Я берегусь, боярич. А ты тоже смотри в оба. Слышишь, у какого-то стрельца казанок громыхает. Непорядок. А я тебя просил, боярич, следить за стрельцами.
Афанасий сердито развернул коня. Из темноты послышался приглушенный окрик и удар плетью. Казанок перестал звенеть.
Ехали долго. Глухой топот, шуршание веток. Иногда из-под ног лошадей шарахался испуганный зверек. Слева, справа, то вблизи, то вдали страшно плакали филины. На одной из полян Юрша остановился, оглядел небо. Звездный ковш зацепился ручкой за вершины деревьев, время к полуночи, ехали точно на полдень. Юрша нагнал Гурьяна. Рядом с ним находился Кривой, они тихо переговаривались. Когда поравнялся с ними, замолкли. Не дожидаясь вопроса, Гурьян сказал:
— Скоро приедем, десятник, с версту осталось. А ты храбрый воин, Юрий Васильевич. Так тебя звать?
— Так. Только мои считают меня неразумным и доверчивым не в меру.
— И тебе сказали, что от Кудеяра я?
— Сказали.
— И ты веришь, что помогу тебе?
— Я сам добро помню и считаю, что люди тоже.
— Ха! Дай Бог, чтобы ты долгие годы в хороших людей верил, плохих не встречал.
— Благодарствую. И на твою помощь надежду имею.
— Молодец! Так и быть, помогу!
Дорога пошла на подъем, усталые кони тянулись шагом. Деревья начали редеть и отступили от дороги. Всадники выехали из леса, дальше дорога обрывалась в темноте.
Из-под обрыва несся разноголосый радостный хор несчетного множества лягушек, с разных сторон грустным коротким мычанием перекликались выпи. Если присмотреться, можно было увидеть над болотом медленно перекатывающиеся валы тумана. Еще дальше, на самом горизонте, просматривалась цепочка холмов, подсвеченная далеким заревом. Гурьян пояснил:
— Вот и наше Большое болото. До Дона тут верст десять. Вон те холмы уже на том берегу.
Кто-то спросил:
— А зарево? Большой пожар на полдень где-то?
— Не пожар то. Крымцы на ночлеге костры жгут, конину варят.
Тихие слова Гурьяна резанули всех как удар камчи. Татарское иго свергли давно, по память о нем в народе жива, и редкий год обходится без набегов с юга, с Дикого Поля крымцев, ногайцев, с востока - казанцев. Костры на горизонте несли смерть, горе, несчастье, рабство.