Примерно так и излагаю. За исключением крепких выражений, которые так и просятся с языка.
— Ты в качестве сложностей жизни выставляешь то, к чему вы сами стремитесь. Вам это нравится, вы это любите, вас хлебом не корми — дай принарядиться и приукраситься. И ты сейчас набираешься наглости говорить, что это настоящие трудности жизни? Свет, я скажу прямо и честно: вы с жиру беситесь.
— Всё равно вам легче и проще живётся, — смешно сжимает губки.
— Давай сравним? — предлагаю с лёгкостью и явным ехидством.
— Попробуй, — Света тоже глядит со скептической насмешкой.
— Начнём с детства. Скажи, тебя родители в детстве наказывали? Я имею в виду — серьёзно. К примеру, били ремнём, тростью, шлангом или чем-то подобным?
— Ты что, очумел⁈ — девичьи глаза увеличиваются до анимешных размеров. — Нет, конечно!
— А как тебя наказывали? — натурально вопрос интересный.
— Гм-м, мама что-то строго скажет, пальцем погрозит… — Света отвечает не сразу, приходится копаться в памяти.
— Что, даже ни разу в сердцах по попе не шлёпнули? — всё любопытнее и любопытнее.
— Может, и шлёпали. Не помню. Я послушным и покладистым ребёнком была.
— И росла как нежный ухоженный цветок в теплице. Под защитой любящих родителей, — суду всё ясно.
Даже без её рассказов по ней самой видно, что росла счастливым и любимым чадом.
— У тебя тоже нормальная, хорошая семья… что⁈ — Света замечает мою гадкую ухмылку.
— В принципе, да. Обожаю брата, вот сестричка появилась, с отцом отличные отношения. Отец любит жену и нас. Всё хорошо, кроме одного — свою мачеху ненавижу люто… — на секунду смолкаю, утишая всколыхнувшуюся в груди тёмную волну. — Вот такая, мля, диспозиция. У нас тоже дружная семья, все всех любят за одним исключением: я мачеху ненавижу, а она меня боится.
— Но это мачеха, — Света находит существенное возражение. — Лично тебе не повезло, и всё. А чего ты так на неё взъелся? В чём она виновата? В том, что замуж за твоего отца вышла?
Недолго раздумываю, но аргументы нахожу быстро:
— Сказку о Золушке ведь знаешь? Тоже злая мачеха и всё такое. Заставляла работать с утра до ночи, но заметь: ни в текстовом варианте, ни в киношном — нигде не было упоминаний, что мачеха била падчерицу смертным боем. В этом разница. Специально в эту тему не углублялся, но мне почему-то чудится, что женщины к падчерицам относятся всё-таки мягче, чем к пасынкам.
Немного подумав, начинаю развивать тему в другом направлении:
— Согласен, мачеха — частный вроде бы случай. Но характерный. Ты просто не понимаешь, какой он, мужской мир. Ладно, лупила меня эта тварь, — опять не удерживаюсь от крепкого слова, — чем попало. Но ведь сколько раз мне в детстве приходилось драться. Тебя когда-нибудь на улице били? Вот ты вышла во двор погулять, а тебе — хренак кулаком в морду и пинка под рёбра?
— Чего? Совсем обалдел?
— Моя вражда с мачехой — частность, конечно, но, вообще-то, мальчики перманентно в режиме войны находятся. С самого детства. Ты думаешь, почему я так лихо драться умею? А вот ты — ни разу.
— Ну вот ещё…
— Ни на какие мысли не наводит? Кто умеет драться и воевать? Тот, кому всё время приходится это делать. И не только кулаками. Почему ты не умеешь? А потому, что тебе этого не надо. Потому, что ты изначально защищена со всех сторон. И после этого ты нагло утверждаешь, что тебе живётся труднее, чем мне.
Света замолкает, смотрит долгим взглядом. Какая необычная ситуация! Женщина уступает в споре? Не, так не бывает, позже скажет своё веское и непререкаемое слово.
— Вот мне шесть лет, я выхожу во двор и точно знаю: статистически в одном случае из трёх буду жестоко бит. И что делать? Вступать на тропу войны, что ещё! Постепенно научился бить в ответ. Отрочество было весёлым, есть что вспомнить. Синяки и ссадины уже шли фоном. Научился организовывать массовые драки. Дворовая компания, потом школьная. В одном побоище мы, второклассники, с четвероклассниками сцепились. Мы им наваляли, но одному моему однокласснику руку сломали. У тебя такое часто бывало?
Ответом молчание и выражение лица — ты что, с ума сошёл?
— То есть ни тебе, ни твоим подругам ни разу не ставили синяков на пол-лица, не ломали кости, не пускали кровь? — молчание, на которое подпускаю едкую издёвку: — А что так? Ведь у вас такая тяжёлая жизнь, такая тяжёлая!