— Прямо-таки девяносто?
— Восемьдесят три с хвостиком, если точно, — тут же встревает Марк, наш главный счетовод.
— Несильно меняет дело, правда, Анечка? — намеренно использую уменьшительно ласкательную форму. Ибо нефиг тут свои порядки наводить!
Всё! Аргументов нет… блин! Опять рот открывает! Вот неугомонная! Недотрах у неё случился, что ли?
— Геологические изыскания будут проводиться часто, особенно когда мы доберёмся до Луны.
— Вот когда доберёмся, тогда в Совет и войдёшь, — пожимаю плечами. — Не буду утверждать, что геологи нам не понадобятся на Земле. Понадобятся. Но эпизодически. Сделаем так: дадим тебе совещательный голос и обещание внимательно прислушиваться, когда ваша группа занята реальным делом. Но на кой хрен тебе постоянно сидеть в Совете и обсуждать проблемы создания новых ракетных движков, хоть убей, не понимаю. Ты в этих вопросах абсолютно не копенгаген. Зачем ты Совету? Слушать твой звонкий голосок?
Люда с Верой не удерживаются от хихиканья. Они больше всех наслаждаются свободной формой общения. Протокол вести не надо и прочих бюрократизмов нет.
Глава 24
Разные непонятки
9 октября, понедельник, время 14:15.
МГУ, ВШУИ, кабинет Колчина.
— Вить, я тут подумал… — почему-то Андрей смотрит слегка виновато. Однако и непреклонно.
Мы только вдвоём, как раз обсуждаем технические темы, недоступные для понимания кое-кого в юбке. Исключительно апломб в Анькиной голове заставлял её рваться в допущенные к высшим секретам Агентства.
Строго говоря, мы не вдвоём, в приёмной нас охраняет Вера и мощная стальная дверь. Враг или просто нежелательный посетитель не пройдёт. Ибо врагам тут не место.
— … космоплан принципиально невозможен, — бухает решительно.
Не прерываю, молча ожидаю доводов. Как же, невозможен! А современные гиперзвуковые ракеты, которые, по слухам, достигают скорости 4 км/с? И движки у них прямоточные. Запасов жидкого кислорода точно нет, прямоточным воздухом керосин жгут.
— По-крайней мере таким, как ты задумал. С накоплением кислорода из атмосферы для выхода на орбиту точно ничего не выйдет.
— Выкладывай, что не так?
— Надо на числах, чтобы конкретно. Допустим, на скорости в 4 км/с ракета захватывает за одну секунду пять килограмм воздуха. То есть эти пять килограмм влетают в ракету и дают ей тормозящий импульс.
— Так, — возражения у меня есть, но сначала послушаю.
— Кислорода в воздухе только пятая часть. Допустим, мы его весь вытаскиваем — и в камеру сгорания. Оттуда, получается, килограмм вылетает через сопло с той же скоростью в 4 км/с. Что имеем? Добавочный импульс от захваченного кислорода меньше в пять раз, чем тормозящий.
Улыбаюсь:
— Математик, ты в законах природы разбираешься? Сильно умный стал?
— Физику мы тоже учим, — Андрей пожимает плечами.
— Андрей, все эти расчёты, они… как бы плавающие. Допустим, ты во всём прав…
— А разве нет? — друг слегка вскидывается.
— Например, ты исходишь из того, что мы как бы останавливаем захваченный воздух. Почему не поискать решение, чтобы ненужный нам азот пролетал ракету насквозь? Если удастся, то твои расчёты серьёзно подрываются. Потому что тогда остановим не все пять килограмм, а только один. Ну, реально пусть будет два. Вряд ли нам удастся разделить фракции абсолютно чисто. Ничего страшного. Обогащённая кислородом воздушная смесь всё равно сожжёт водород или любое топливо. И вылетит на скорости 4 км/с не один килограмм, а два.
— Разве это принципиально? Выхлопной импульс всё равно намного меньше тормозящего.
— Это если ракета летит со скоростью 4 км/с. Выходит, надо рассчитать предел скорости, когда забор воздуха теряет смысл.
— Если в топку камеры закидываем сорок процентов газовой смеси, то скорость ракеты — те же сорок процентов от скорости реактивной струи, — быстро прикидывает Песков. — Значит, это принципиальный предел. В нашем примере 1,6 км/с. Так себе скорость.
— Это если не удастся эффективно вывести паразитную долю азота, не забирая у него тормозящий импульс.
— А это возможно?
В глазах друга замечаю некую тоскливость. Законы природы могут закрыть ворота для наших задумок. И хрен вам, а не повышенная норма полезной нагрузки и облегчение ракеты. Однако нормальные герои, хитрые инженеры и толковые учёные всегда идут в обход.
— Ты же не ждёшь от меня готового решения? Быстро только кошки родят. И то не за минуту.
— Жду принципиального ответа, — чуть подумав, отвечает Андрей. — Биться лбом о стену, не зная её толщины и крепости собственного лба, как-то не прельщает. Знать бы, возможно ли хотя бы теоретически достижение приемлемой скорости на атмосферном кислороде.
— Мы знаем, — пожимаю плечами. — Всё украдено, то есть придумано до нас. И даже не теоретически, а практически.
Любуюсь растерянностью друга.
— Ракета «Циркон». Прямоточный движок, достигает скорости порядка трёх километров в секунду. Так что твой запрет те ребята обошли. Обойдём и мы.
Теперь с удовольствием наблюдаю за расцветающим лицом Андрея. Он хватается за бумагу и карандаш. Начинает обсчитывать.
— Ты «Циркон» обсчитываешь, что ли? — наступает пора моего удивления.
— Да. Если «Циркон» закидывает весь воздух в топку, то… слушай, а движок у них не очень, — улыбается друг. — Ведь тогда скорость реактивной струи — естественный ограничитель.
— Нормальный у них движок. Он же керосиновый! А у керосинок скорость струи — три километра в секунду или чуть выше.
— Насколько выше?
— Процентов на десять.
— Тогда всё сходится! — торжествует Андрюха. — Скорость «Циркона» как раз меньше трёх километров в секунду.
— Подписку с тебя надо брать, — если есть возможность разыграть друга даже во время серьёзного разговора, то почему нет? — Ты только что выяснил, что «Циркон» летает на керосине и его предельную скорость.
— С чего ты взял, что на керосине?
— А на чём? Ракета маленькая, где там криогенные приблуды ставить? Жидкий кислород или сжиженный метан тоже не зальёшь. Ракетка на боевом дежурстве, а эти дела постоянно внимания требуют. А военные — ребята простые, призывные. Сделают что-нибудь не так — и каюк. Опять же, лишняя уязвимость, лишнее оборудование. Нет, только керосин, только хардкор. Короче, обсчитывай всё. На основе данных по «Циркону». По двухступенчатой схеме и без тоннеля. Возможно ли сделать космоплан, взлетающий с аэродрома? Пусть керосиновая ступень после отработки выбрасывается, а сам аппарат достигает орбиты. Там порядка шестидесяти процентов массы уйдёт при разгоне с трёх до восьми километров.
Некоторые данные сами в голове застревают, мне уже и считать не приходится.
Успокоенный моими бодрыми речами Андрюха кивает. Хмыкаю про себя. Надо же, тупик он обнаружил! Я пока сам не знаю, как мы все эти сложности обойдём. Только есть смутное ощущение будущей победы. Большие трудности — не только минус. Есть и плюсы. Чем больше трудностей, тем сложнее нас догнать конкурентам. Им и без того легче. Они с самого начала знают, что нечто возможно и достижимо. Нельзя сказать, что сейчас никто не верит в возможность существования суперсамолёта, который дотягивается до орбиты. Всё намного хуже. Никто даже не думает в эту сторону.
1 декабря, пятница, время 10:05.
Москва, Госдума, комитет по бюджету и налогам.
— Итак, молодой человек, на этот раз вы не опоздали, — Макарычев сверлит меня своим фирменным тяжёлым взглядом. Только на этот раз на дне глаз замечаю тень неуверенности.
Отношение остальных тоже поменялось сравнительно с прошлым разом. Мне вот интересно, объёмов полученных нами средств знать не могут, о моём, пусть виртуальном, общении с Самим, по идее, тоже знать не должны. Хотя, как показал визит пары излишне колоритных граждан, наши банки — Сбер точно — протекают. В информационном смысле.
— Рад, что вы больше никаких недостатков во мне не нашли, — срезаю его замечание под корень. Ибо нефиг!